Чудеса возможны, или Путь к Волшебству
Шрифт:
Хотим, чтобы ты чувствовала себя в бескрайнем космосе любимой, защищённой и почитаемой твоими детьми.
Как большое красное яблоко в тёплой женской руке.
Как молодой человек, правящий Судьбу по наитию свыше.
Как эта книга, улучшенная трудами Мерлы.
Как благодарное сердце в центре Вселенной.
Вместо послесловия
Иди к мечте [4]
Синее небо. Белоснежные вершины фиолетовых гор. Наверх лучше не смотреть – ослепляющий кружок солнца будет долго прыгать разноцветными пятнами в тотчас же увлажнившихся
Где-то там, возле солнца подвижной точкой парит древний орел. Пастух не видит его, но знает, что он здесь. Мысленно можно подняться к нему и кружить рядом с ним в бескрайней синеве.
Орел – царь гор. В этих местах лишь ему, птице, позволено есть животных. Пастуху приходилось защищать от него свое стадо в периоды приплодов, но он никогда не жалел, если орлу все же удавалось улетать с добычей – царь брал свое.
– Энрике! Энрике! Еле слышный крик выводит старого пастуха из состояния задумчивости. В поисках нового пастбища он опять забрался слишком высоко.
Товарищи пастуха чуть различимыми фигурками мелькают где-то внизу. Они отчаянно машут руками, стараясь привлечь его внимание. А с годами им все труднее это сделать. Старик отправляется собирать сухую траву для костра и подолгу стоит посреди плато, обдуваемый переменчивыми ветрами гор.
– Пришла Манекита, – говорят ему товарищи, пока он, отряхиваясь, спускается к ним с утеса по узкой тропе. – Она хочет забрать свою овцу.
Отдать овцу хозяину – обычное дело. Но Каиме и Акин соблюдают традицию – старший должен знать, что творится в отаре.
Энрике молчит. Это тоже дань неписаным правилам – отдавший овцу знает, что на время выпаса пастух становится хозяином отары, и хотя не было случая, чтоб из-за возвращения возникал спор, было бы неправильно отдать частицу своего стада просто так, без всяких объяснений.
– У меня заболел муж, – выступает вперед Манекита. – Нужно заплатить знахарю за лечение.
Манекита – мать троих маленьких детей, сохранившая девичью фигурку и веселый нрав. Она смотрит на Энрике, смешно прищурясь – солнце бьет ей из-за спины пастуха прямо в глаза.
Энрике подает знак Каиме. Теперь до самого вечера придется управляться с Акином вдвоем – Каиме когда-то ухаживал за Манекитой и наверняка возьмется ее провожать. Впрочем, это и к лучшему – женщине с овцой в одиночку будет трудно спуститься с горы.
Старый пастух молча отдает молодому шерстяной плащ, служащий ему когда тентом, когда одеялом. Это разрешение поспать – до полной луны по ночам за стадом следит Акин. Старик молча радуется: нет времени лучше, чтобы отвлечь мысли от стада и побыть одному в горах. Вечером солнце не так ярко светит и орел будет хорошо виден среди быстро чернеющих гор.
Каиме с овцой едва поспевает за быстрой походкой Манекиты. Женщины в ее возрасте в селении боятся показываться на людях, а вот она везде ходит сама. В юности Каиме и Манекита были очень близки, но их дружбу прервал голос пробудившейся природы. Манекита вышла замуж за сына старосты, а Каиме завел подружек среди приходящих в селение скупщиц брынзы и одеял.
Акин
– Кита, говорит Каиме, прыгая за ней по камням, – я люблю тебя.
– Что ты говоришь, Каиме? Я замужем и уже стара для любви.
– Я знаю, что это не так. Я все равно хочу, чтобы ты стала моей женой.
Манекита останавливается и долго глядит на него. Каиме не шутит. Наконец, она медленно проговаривает:
– Ты знаешь, что это невозможно. Я не смогу оставить детей. И разлучать их с отцом я тоже не хочу.
Старый пастух глядит в небо. Если смотреть в синеву над головой очень долго, за ней проступает чернота. Дневное небо опаснее ночного, потому что в ночном есть звезды. Ночное небо полно и заботливо. Дневное небо скрывает бездну. Если очень долго в него смотреть, ощущение земли пропадает. Тогда небесная глубина становится вибрирующей и манящей. Привычные ориентиры верха и низа меняются местами, бездна притягивает и руки начинают дрожать, желая вцепиться в колючую горную траву и удержаться на земле. Сколько раз старик убивал в себе это ощущение, переключаясь на блеющих овец, кизяки под ногами, пончо, развевающееся на ветру.
«Однажды», думает он, «я не захочу возвращаться к овцам. И тогда я просто упаду туда.»
Акин спит в позе младенца. Становится холодно и тело сворачивается во сне, как обгоревший в костре кизяк.
– Кита, – говорит Каиме, смеясь, – я люблю тебя.
– Почему ты смеешься, Каи?
– Я понял, что я все время любил тебя. И я не собираюсь от тебя отказываться.
– Наше время прошло, Каи. Ты любишь меня, а как же другие?
Старик толчком будит Акина – пускай идет загонять овец. Теперь он сам хочет поспать. Вдыхая резкий запах одеяла, старик предвкушает привычный сон. Последние годы он остается все тем же – небо из бездны превращается в родное и близкое место, где старик движется вслед за огромным орлом.
Акин собрал овец и разжигает костер. Ночь наступит внезапно – успеет ли Каиме засветло добраться назад?
Каиме улыбается:
– Я достану тебе Иходельсоль.
Манекита ошарашено откидывает голову и прижимая ладони ко рту, начинает смеяться.
– Иходельсоль! Это же сказка. И ты веришь в нее?
– Это не сказка. Энрике говорил, что однажды видел его высоко в горах. Он цветет всегда в разное время, и поэтому его бессмысленно искать в какие-то определенные дни.
Манекита уже не смеется. Она скорее грустна и задумчива.
– Я знаю, ты хочешь принести мне Иходельсоль, потому что я как-то сказала, что отдам свое сердце только в обмен на этот цветок. Но потом я стала смотреть на вещи, как они есть, а это именно то, чего ты не делаешь сейчас. Я не уйду от мужа.