Чудесная чайная Эрлы
Шрифт:
– Отлично придумано!
Мне стало откровенно нехорошо. Мера пресечения в Своде не упоминалась. Или я невнимательно читала?
– Подобная мера была в ходу лет сто назад, – вспомнил коронарий. – У нас даже где-то сохранилась баночка подобной краски. И что же, госпожа Ингольф, вы настаиваете, чтобы к вам применили подобную меру?
– Если это необходимо, – сказала я храбро. – Я должна доказать всем, что я невиновна.
Присяжные переглянулись.
– Да ну, глупость какая-то. Варварство! – захохотал бургомистр, и никто не посмел
– Поверенный Гнильс, – я толкнула своего защитника в плечо. – Требуйте и настаивайте!
– Госпожа Ингольф настаивает на своем праве, – уныло заявил поверенный.
– Я готова написать самому королю и Верховному судье! – добавила я.
Коронарий обменялся взглядами с бургомистром. Пожал плечами и со стуком опустил молоток.
– Согласно постановлению номер двести двадцать четыре обвиняемой госпоже Ингольф даруется право на проведение самостоятельного доследования. При этом к госпоже Ингольф будет применена мера пресечения в виде нанесения печатей запрета судебным ферромагом. На слушании, которое состоится через месяц, госпоже Ингольф дозволяется представить собранные ей доказательства ее невиновности, и тогда же печати будут сняты. Королевское слово сказано! – Закончил он обычной формулировкой и вновь звонко ударил молотком по столу.
Не было ни радости, ни отчаяния – ничего. Я бесконечно устала. Просто опустилась на стул и спрятала лицо в ладонях, не обращая внимания на шум в зале, на возмущенный говорок бургомистра, на перешептывания присяжных.
Мое плечо тронула рука стражника.
– Госпожа Эрла, пойдемте. Отведу вас в камеру. Там подождете, пока найдут исполнителя. нанести вам печати. Потом вас отпустят.
При слове «отпустят» я встрепенулась и охотно поднялась. Скоро, скоро вернусь домой! А что будет потом – неважно. Мне дали отсрочку, и уж я воспользуюсь ей с толком.
В камере уселась на скамью, привалилась затылком к шершавой стене и стала ждать. Минуты тянулись бесконечно.
– Эрла! – позвал меня голос комиссара. Он стоял у решетки, заложив руки за спину.
– Что вы хотели, господин Расмус? – я нехотя повернула к нему голову.
– Сказать, что я рад, что все так закончилось, и что вы не оплошали. Хотя ваш запрос меня удивил. Я-то думал, что вы попросите своего друга Петера о поручительстве и фиктивном браке. Или же не о фиктивном, но это уже ваше дело.
– Коронарий удовлетворил бы мою просьбу?
– Обязан был. Закон не отменен, хотя, как мне известно, за последние сто лет к нему прибегали лишь дважды.
– Спасибо, что дали Свод и подсказку. Но было бы лучше, если бы вы прямо растолковали, что от меня требуется.
– Я не мог. Это противоречит правилам. Пришлось надеяться на вашу догадливость.
– А вы осторожный малый.
– Должность обязывает.
Я поднялась, подошла к решетке и схватилась руками за прутья. Комиссар смотрел на меня серьезно и внимательно.
–
– Ни то, ни другое, Эрла. Я комиссар полиции. Я служу закону. Я имею право на личные симпатии, однако не иду у них на поводу.
– А еще вы любитель недомолвок и намеков.
– Мне часто ставят это в вину.
– Комиссар, что теперь будет?
– Теперь вам придется искать доказательства, которые убедят суд. Но вы получили целый месяц. Время дороже денег. Впрочем, деньги тоже могут помочь, если наймете частного сыщика.
– Могу нанять вас?
– Нет. Я буду вести свое расследование.
– И будете исходить из того, что я виновна и искать тому доказательств, как положено по закону.
– Боюсь, это так.
– Значит, вы мой враг.
Лицо комиссара приобрело непонятное выражение, словно в душе его боролись досада и восхищение.
– Давайте смотреть на это иначе, Эрла. Несмотря на вердикт коронария, я не буду закрывать глаза на возможность, что преступником может быть кто-то другой.
– Госпожа Эрла, пора в комнату для исполнения телесных наказаний пробормотал надзиратель, подходя к решетке.
Комиссар посторонился и позволил надзирателю открыть дверь.
– Удачи, Эрла, – сказал он негромко, но сопровождать нас не стал.
К двери комнаты для исполнения телесных наказаний я подходила, охваченная неприятной дрожью. Близилось еще одно испытание – нанесение печатей запрета. Это больно? И боль от рисунка на моей коже с каждым днем будет усиливаться, как напоминание, что отпущенное время истекает?
В комнате ждали коронарий, поверенный Гнильс, судебный писарь и доктор Штраус. А также, к немалому изумлению, я увидела своего старого знакомого художника Вермиля.
– Нам пришлось искать исполнителя, – объяснил доктор Штраус. – Вермиль имеет опыт нанесения запретных печатей, и он согласился.
Доктор подошел ко мне и передал зеленый бутылек.
– Эрла, намажьте руки, – велел он негромко. – Средство избавит вас от неприятных ощущений.
Я послушалась и опустилась на табурет перед столиком, на котором Вермиль разложил иглы и выставил запыленную склянку с пожелтевшей этикеткой.
– Эрла, прости, мне пришлось, – прошептал он из-под длинной сальной челки. – Я сделаю тебе красивую татуировку. Ее уберут через месяц.
– Приступай уже! – велела я, стиснув зубы.
Все оказалось не так уж страшно. Вермиль работал быстро и осторожно, да и средство доктора помогло – я чувствовала лишь легкое покалывание.
Через полчаса я с изумлением изучала свои кисти. Красиво? Вермиль считает это красивым?!
Да, краски яркие, работа тонкая. Скрещенные топор и меч, объятые языками пламени. Однако это позорный знак, которым помечают осужденных.
Как я буду с этим ходить?! Придется носить перчатки.
Поверенный начал скороговоркой бубнить условия освобождения.