Чудесная чайная Эрлы
Шрифт:
После вердикта дело будет передано в суд, и следующее слушание состоится через неделю. Там будет вынесен окончательный приговор.
Закон в нашей стране скор на расправу; апелляции и доследования могут позволить себе лишь те, у кого есть влиятельные друзья или деньги.
А значит, если я не смогу убедить суд в своей непричастности, мне конец.
Наказание за подобное преступление – виселица или пожизненная ссылка. Сложно сказать, какое из двух наказаний более жестокое. Жизнь на островах ничем не отличается от медленной
Когда я думала об этом, мне казалось, что речь идет не обо мне и моей жизни – речь идет о какой-то другой девушке, героине книги, с которой в конце обязательно все будет хорошо!
Слишком невероятным было все, что случилось. И я слишком любила жизнь, и слишком мало ее знала, чтобы верить в плохое.
Разумная Эрла понимала, что ее дело может принять дурной оборот. Но Эрла-фантазерка продолжала верить, что все это лишь недоразумение, которое скоро получит объяснение, и жизнь потечет прежним ходом.
Наступил день слушания.
Я умылась и надела свое лучшее бархатное платье – его накануне принесла Алекса. Причесалась, уложила волосы в пучок и закрепила его изящными серебряными шпильками, чтобы ни один волосок не выбился. Приколола брошь, повязала на шею скромный бант. Привычные хлопоты доставили мне удовольствие.
Ожидая вызова, ходила по камере от стены к стене, застыв в ледяном спокойствии, лишь внутри подрагивала тонкой струной звенящая паника.
– Нам пора, госпожа Эрла, – позвал надзиратель и от волнения уронил ключи, а потом не сразу попал ими в замок.
Слушание было закрытым. В небольшом зале на скамьях перед судейским столом сидело лишь несколько человек – поверенный, свидетели, бургомистр и жена Бельмора, нарядная, но непривычно тихая. На стул в заднем ряду прокрался Петер – он сумел проникнуть на слушание, пользуясь своими связями.
Поскольку я была арестованной, меня отвели за отдельный стол с перегородкой, рядом приставили стражника. Стражник шутил, чтобы меня ободрить. Я сцепила руки и старалась дышать глубоко и размеренно, чтобы успокоить колотящееся сердце. Петер помахал мне и улыбнулся, у меня же сил хватило лишь на сдержанный ответный кивок.
Присяжные заняли свои места. Выглядели они пришибленно. Господин Хоггс был дружен с моим дедом. Жена господина Варта навещала меня после смерти бабушки. А теперь внучка их друзей сидела на скамье арестованных.
Коронарий Осберт был приятелем бургомистра по университету и угрызений совести не испытывал. Он сидел важный, гордый, с надутыми от осознания собственной значимости щеками.
Коронарий стукнул молотком, слушание началось.
Сначала вызвали патрульного, который нашел Бельмора на Ржавом пустыре, и выслушали его рассказ о том, как во время обхода он наткнулся на скрюченное, неподвижное тело за кучей железного лома.
Потом выступил доктор Штраус. Он подробно описал состояние жертвы
Пришел черед комиссара Расмуса. Я вздрогнула, когда у трибуны возникла его ладная, худощавая фигура. На слушание он явился в форме – наглухо застегнутый однобортный сюртук с воротником-стойкой и блестящими пуговицами придавал ему строгий и внушительный вид.
Когда комиссар сухо рассказывал о ходе дознания и приводил факты, он ни разу не глянул на меня. Его голос хорошо разносился по залу, и все, что он говорил, повергало меня в ужас.
По его словам выходило так, что все обстоятельства указывали на одну виновную – госпожу Эрлиану Ингольф!
Я смотрела на его мрачное, словно закаменевшое лицо, и диву давалась: как я могла подумать, что он испытывает ко мне симпатию?
Он «клоп» – полицейский, слуга закона! Ему нет дела до того, какой приговор мне вынесут – лишь бы получить заветную отметку в собственном послужном списке.
Я сжала кулаки и отвернулась. Хороший урок. Надо крепко-накрепко его запомнить.
Комиссар спустился и занял место в зале. И тут я впервые поймала его взгляд – в нем не было ни следа раскаяния, лишь невозмутимое спокойствие. Какие ледяные у него глаза!
Начали вызывать свидетелей. К трибуне вышел лудильщик Тиль Тинвин. Его единственного из всех прохожих пригласили подтвердить, что я угрожала превратить Бельмора в корягу.
Тиль с готовностью подтвердил, хитро щуря отечные глаза. Он едва не приплясывал от удовольствия. В кои-то веки его слушают, не гонят, его слова имеют вес!
После Тиля в зал ввели Алексу.
Этого я не ожидала – да и она, видимо, тоже. Ее взгляд растерянно блуждал по залу, а от ее обычной развязности и следа не осталось.
Коронарий разговаривал с ней грубо, отрывисто. Правда ли то, что когда госпожа Алекса Гарда явилась утром в чайную, она застала меня одну? Алекса тихим голосом подтвердила. Как я была одета? Заметила ли госпожа Алекса Гарда приметы того, что я выходила на улицу?
Алекса возмущенно затрясла головой, но коронарий повысил голос и напомнил ей о необходимости говорить правду, а также о том, что преднамеренная ложь на слушании карается по закону. Как была одета госпожа Ингольф? Было ли на ней пальто, уличные ботинки?
Алекса покраснела и пробормотала, что не помнит... может быть...
У моей подруги есть огромный недостаток – или же достоинство, как посмотреть, – она не умеет лгать. Что не раз приводило ее к неприятностям.
Мучительно было видеть, как она борется с собой. Алекса прекрасно понимала, что от ее слов зависит многое.
– Да, я была в пальто, когда пришла Алекса! – сказала я громко, не выдержав. – Потому что выходила набрать угля в сарае!
– Понятно, – хищно улыбнулся коронарий. – Времени-то у вас было предостаточно не только до сарая, но и до Ржавого пустыря добежать, верно?