Чудесное наследство. Книга 3
Шрифт:
– Нашел чем испугать привидение! – рассмеялся дядюшка Ганс. – Да хоть две вечности – мне это все равно!
Так за разговорами, мы дошагали с ним до высокой кирпичной стены, за которой располагался магазин волшебных вещей и книг по магическим наукам. Следуя модному поветрию, покупателям нужно было входить в этот магазин не через дверь, а сквозь пролом в стене.
– На какой кирпич я должен нажать, чтобы образовалась дыра? – спросил меня Ганс-Бочонок, задирая голову вверх и разглядывая солидное сооружение.
– На тридцать второй снизу в пятом ряду, – заученно произнес я в ответ. И добавил: – На тот, на котором мальчишки нацарапали гвоздиком слово «Вход».
– Мудрое
Стена задрожала, завибрировала, но вход в магазин не открылся.
– Попробую еще раз, – смущенно сказал Ганс-Бочонок и надавил на помеченный мальчишками кирпич еще сильнее.
Стена снова заходила ходуном, однако пролом в ней так и не появился.
– Что мы с тобой мучаемся? – рассердился мой спутник на повторную неудачу. – Давай пройдем сквозь нее и дело с концом!
– Я не смогу, я пока еще сквозь стены не умею проходить…
– Тогда давай ее обойдем! – предложил Ганс-Бочонок. – Мода модой, но надо и мозгами шевелить!
Он взял меня за руку и потащил в обход громоздкого сооружения. И через две минуты мы с ним уже стояли у парадной двери в магазин, собираясь в него войти.
– Видишь как все просто, – сказал дядюшка Ганс, отряхивая носовым платком кирпичную пыль со своих крашеных сапог. – Чем меньше заморочек, тем приятнее жизнь. Это касается и мира волшебников, Тупсифокс, запомни мои слова!
Мы вошли в помещение магазина и поздоровались с продавцом – старичком-гнэльфом в синем балахоне, расшитом золотыми звездами, и остроконечном колпаке на седой, как облако, голове.
– Что угодно, господа? – спросил он, ответив на приветствие. – Наверное, комплект учебников для первого класса и необходимые пособия? На какой курс зачислен юноша? Ах, он попал в Кронкхауз! Тогда ему будут нужны «Основы чародейства», «Введение в гоблинизм», «Научный подход к шаманству», «Краткий биографический справочник ТОГО, КОГО НЕЛЬЗЯ НАЗЫВАТЬ», «Учебник тарабарского языка», «Энциклопедия кофейной гущи», ноты для завывания и бормотания…
Продавец выложил на прилавок огромную стопку книг и полез в другой шкаф доставать учебные пособия.
– Вот набор реактивов для приготовления волшебных снадобий, вот свисток – он пригодится на уроках свистопляски, а вот и наша гордость – помело «ОРЕОЛ-2007»: на нем можно и летать, и подметать школьный двор!
Старик подал нам волшебные вещи и направился к кассе.
– С вас, господа, сто восемьдесят три гнэльфдинга, – сказал он, быстро подсчитав общую сумму.
– У меня только сотня, – смутился Ганс-Бочонок.
– Придется что-нибудь убрать, в долг мы товар не отпускаем, – поскучневшим голосом пробормотал продавец.
– Метелка сколько стоит? – спросил дядюшка Ганс.
– Девяносто гнэльфдингов, – сухо сообщил старичок.
– Ура! – вскрикнул радостно мой друг. – Значит, у меня останется еще семь гнэльфдингов на горючее для «Тортиллы»! А помело я тебе сам свяжу, Тупсифокс, ты не волнуйся! И поверь, оно будет не хуже этого «Нимба»!
– «Ореола», – поправил я дядюшку Ганса. И тяжело вздохнул: я уже предчувствовал, как станут надо мной смеяться мои одноклассники, когда увидят у меня в руках самодельную метелку, а не сверкающее лаком фирменное помело.
Глава двадцать седьмая
Однажды мне в руки попала замечательная книжка Антуана де Экзюпери «Маленький принц». И в этой книжке я нашел замечательные слова: «Нет в мире совершенства!» Не помню с чем они были связаны: то ли с какими-то охотниками, то ли с Хитрым Лисом, то ли с зайцами…
Мне еще повезло, наша школа была не совсем обычной и на занятиях скучать особо не приходилось. Да и компания у меня подобралась не плохая: я быстро подружился с Густавом Гимпелем, Эрихом Шлингелем, Максом Кальбом и Ульрикой Кляйн – той самой девочкой в голубеньком платьице, которая скрутила голову волшебной шляпе. На уроках (и после них) именно наша славная пятерка больше всего получала замечаний от преподавателей и воспитателей.
– Гимпель, хватит ползать по потолку! – взывал, например, профессор Ламм на уроках левитации к нашему приятелю. – Разминка давно закончилась, все уже сидят за столами!
Но Густав словно бы и не слышал добряка Ламма; он по-прежнему продолжал изображать из себя муху, бегая из угла в угол по потолку и осыпая нас всех крупинками мела.
В конце концов и добрейший профессор выходил из себя, взлетал с трудом наверх и, схватив непослушного ученика за шиворот, волок его вниз, сердито приговаривая: «Ну все, Густав Гимпель, ты допрыгался! Ставлю тебе „ноль“ в журнал!»
На занятиях по чревовещанию обычно отличался Макс Кальб. Сидя за последним столом с отрешенной физиономией, он сыпал преподавателю вопрос за вопросом, не открывая рта и не поднимая руки. И несчастный педагог вынужден был метаться по классу и прислушиваться к бурчанию в животах всех учеников. Наконец он находил озорника и тоже ставил ему в журнал «ноль» – самую плохую отметку.
– Чревовещать нужно тогда, когда в этом возникает необходимость! – объяснял учитель Максу, а заодно и всем нам. – Или когда я вас об этом попрошу. А злоупотреблять знаниями, полученными на моих уроках, я никому не позволю! Вам понятно, Макс Кальб?!
– Понятно, – грустно отзывался наш приятель, не разжимая губ. – Больше этого не повторится!
Эрих Шлингель и Ульрика Кляйн предпочитали на занятиях вести себя тихо и нолей не хватать. Зато во внеурочное время они с радостью наверстывали упущенное. Эрих, например, любил забираться на крышу спального корпуса и с помощью волшебной палочки (а пользоваться ею до начала второго семестра было строжайше запрещено!) собирал над собою облака в грозовую тучу, а затем направлял ее туда, куда хотел: или в комнаты девочек, или в кабинет старшего воспитателя Михаэля Штумпфа, или еще куда-нибудь. То-то поднимался визг, когда в девчоночью спальню внезапно вплывало что-то серое и мокрое! Все пулей вылетали в коридор и закрывали дверь, за которой вдруг начинали грохотать раскаты оглушительного грома. А если ужасный ливень обрушивался на голову сидящего за столом в своем кабинете господина Штумпфа, то вопли старшего воспитателя можно было сравнить только с гласом иерехонской трубы, созывающей всех на Страшный Суд. Проделки Шлингеля, как правило, оставались безнаказанными: лезть на крышу спального корпуса и искать там виновника этих событий просто никому из взрослых не приходило в голову, а ученики, конечно, не выдавали своего товарища, хотя и обещали его как-нибудь поколотить за подобные «шуточки».