Чудесное наследство. Книга 4

Каришнев-Лубоцкий Михаил Александрович

– Ешьте, изверги! Все-равно аппетит пропал! – простонал он, захлопывая крышку.

Желая шуткой разрядить накаленную обстановку, я сказал:

– А этот длиннохвостик – везунчик! Добился своего, получил кашу!

– А заодно и кличку, – буркнул дядюшка. – Назовем его «Везунчиком»!

– Правильно, отличное имя! Папаше Пикнику понравится, когда он его услышит.

Став «крестным отцом» серого мышонка, старый пуппетролль вошел, что называется, во вкус и начал придумывать имена и для двух других мышат. Но дальше «Разбойника», «Шельмеца», «Капризули»

и «Плаксы» его фантазия, увы, не продвинулась. Пришлось придти ему на помощь и тоже записаться в «крестные».

– Беленькую мышку можно назвать «Лакомкой», – предложил я свой вариант. – Как я заметил, она очень любит лакомиться разными сладостями!

– Можно подумать, что остальные ей в этом уступают, – ехидно хмыкнул в ответ дядюшка.

– Пожалуй, ты прав…

Я немного скис, но вскоре новая идея влетела мне в голову, и я вновь оживился.

– Да, дядюшка, ты прав! Поэтому второго серого мышонка мы назовем «Сахарком»!

– Пожалуйста, – снова хмыкнул ехидный пуппетролль. – Хотя он, конечно, далеко не сахар…

Я пропустил ироничное дядюшкино замечание мимо ушей и весело проговорил:

– А по сему торжественному случаю неплохо бы устроить небольшой праздник! В честь трех именинников!

Как ни странно, Кракофакс с моим предложением согласился.

– Все-равно придется вечером их снова кормить, – сказал он с легкой грустинкой в голосе. – Так хоть будет какой-то для этого повод!

Глава третья

Дядюшка сдержал свое слово и вечером накрыл два праздничных стола: один для себя и меня, а другой для мышат – на тумбочке, неподалеку от нас.

– А ты, Кнедлик, обойдешься и так, – сказал Кракофакс, обращаясь к невидимке-псу. – Предоставляю тебе полную свободу выбора: можешь сидеть под столом, а можешь лечь рядышком с нашими стульями.

– Главное, почаще напоминай о своем присутствии, – посоветовал я четвероногому другу. – И тогда тебе тоже перепадет немало угощений!

– Спорный вопрос, но не будем его сейчас обсуждать, – буркнул недовольно дядюшка. И, потирая ладошки, вдруг весело скомандовал: – Прошу приступать к пиршеству! А то еда может остынуть!

Мы – а дядюшка так самый первый! – кинулись выполнять этот приказ. Минут десять или пятнадцать в нашем жилище слышались только позвякивание ножей и вилок, тихое сопение двух пуппетроллей, довольное урчание собаки и сердитое попискивание мышат. Но наконец эти звуки стали потихоньку угасать и вскоре наступила умиротворенная тишина.

– Странно, почему наши мышатки молчат и не разговаривают? – спросил я дядюшку, который сумел в одиночку лихо расправиться с огромным горшочком тушеной капусты и теперь праздновал свою победу над ним, блаженно улыбаясь и тихо икая. – Пикник, их папаша, прекрасно изъяснялся по-гнэльфски!

– Что правда, то правда: говорил он за троих! Надеюсь, что именно за этих…

Дядюшка в очередной раз тихо икнул и ткнул пальцем в сторону тумбочки.

Услышав его слова, Везунчик на секунду

оторвался от еды и лукаво посмотрел на старого пуппетролля:

– Вынужден вас огорчить, хозяин, но не все надежды сбываются! Потерпите, придет час и для сердечной беседы!

– Будем надеяться, что этот час не станет для меня последним! – прошептал несчастный старик и горестно закрыл лицо ладонями.

– И что он так расстроился? – спросил меня Сахарок. – По-моему, мы не давали для этого никакого повода.

– Грустить можно и без всякой на то причины, – объяснила брату Лакомка. – Судя по всему, господин Кракофакс – жуткий меланхолик.

– Господи, да откуда они слов таких набрались?! – взвыл мой дядюшка, хватаясь обеими руками за голову. – И главное, когда?! Ведь им от роду недели две – не больше!

– Уже две с половиной, – гордо поправил Кракофакса Сахарок. – За это время, живя в замке аристократов, многому можно научиться.

– В первую очередь вы должны были научиться не совать свой нос в чужие продукты! – топнул ногой дядюшка. – После вас их никто есть не станет!

– После нас ничего и не останется, – ухмыльнулся Везунчик. – Мы сами любим, когда в тарелках чисто, поэтому стараемся все подбирать до последней крошки.

– До самой-самой последней крошки! – уточнила Лакомка и слизнула с дядюшкиной тарелки чуть заметную пшенную крупинку. – Ну вот, теперь посуду можно даже не мыть!

Услышав эти слова, я, честно сказать, очень обрадовался. Возиться с грязной посудой приходилось постоянно мне (дядюшка из-за своей скверной старческой памяти вечно путал очередность, и эта «непыльная работенка» – так мой старик называл мытье посуды, – выпадала все время на мою долю). «Ура, – подумал я, заметно повеселев, – одной заботой меньше! Жаль, что мышата скоро уедут, но все-таки недельку я отдохну! Вот будет сказочная неделя!».

Словно читая мои мысли, Кракофакс вдруг пробурчал:

– Если их папаша не заявится в ближайшие дни и не заберет своих «чистюль», я не знаю, что тогда сделаю! Я в приют их отдам! Причем, с огромной радостью!

– Вот как? – Везунчик лукаво посмотрел на сердитого дядюшку и подмигнул мне левым глазом. – А в приют нас возьмут? И тоже – «с огромной радостью»?

– До чужих радостей мне нет никакого дела! – Кракофакс нервно заерзал в кресле. – А я буду просто счастлив, когда от вас наконец-то избавлюсь!

Я хотел попросить его успокоиться и перестать говорить глупости: ведь и правда ни в один из гнэльфбургских приютов мышат не примут. Они, слава Богу, не сироты, у них есть родители и целая куча (стая?) родственников! Но я не успел открыть и рта, как в «парадную дверь» кто-то постучал, и мы с Кнедликом кинулись встречать незванного гостя.

Им оказался наш почтальон бравый господин Брифтрегер.

– Что-то я к вам зачастил, господин Кракофакс! – сказал он, спускаясь по лестнице вниз и доставая на ходу из кожаной сумки бланк телеграммы и свой блокнот. – Пожалуйста, распишитесь и получите срочное послание!