Чудно узорочье твое
Шрифт:
Дом — полная чаша, там тебе и хлев, и амбар, и место для разобранных до зимы саней, а наверху пятистенка, с притулившимися к печке комнатами: бабий кут, полати, окошки под выбитыми занавесочками — все в наличии. Рассмотреть местный быт Лида успела, когда ночевала в доме Макарыча на станции. Городская девушка ни в одном поколении с любопытством взирала на посеревшие от времени добротные деревенские дома.
— Зин, а ты смогла бы здесь жить?
— А чего тут мудреного, — пожала Зина большими плечами, — папаша мой из деревни был, я у деда часто бывала,
— А вот такие как вы барышни, Лидия Федоровна, тут не выживают, — вставил свое веское слово Плотников.
— Можно подумать, такие как ты, прямо от сохи, — окинула презрительным взглядом Лида Зининого кавалера.
— Вы зря обижаетесь, я только факты излагаю, — миролюбиво парировал Плотников.
— Это не факты, а ваши гипотезы, — для большей колкости тоже перешла на вы Лида.
— Ну, у нас еще будет возможность их проверить, — зловеще произнес Плотников, указывая на покосившийся нужник у межи одного из огородов.
Лида лишь фыркнула. Чего с ним спорить, все равно ничего не докажешь.
На сельской площади возле церкви стояли в ряд три палатки отряда Бараховского. К колокольне тянулись сколоченные леса, по ним сновали люди. Один, маленький и верткий, уже залез почти на самый верх и стоял на бревне у маковки, собираясь привязать веревку к кресту.
— Что он делает?! — в негодовании воскликнул Митя. — Дождь прошел, скользко же!
— Ну, что ты Петю не знаешь, сроки поджимают, — пожал плечами Колмаков, но по его напряженной спине Лида поняла, что и он с волнением наблюдает за акробатическими действиями товарища.
Лиде вспомнились смутные образы из прошлого — вот папа в смешном полосатом костюме приветливо машет ей рукой, по-гусарски лихо подкручивает ус и торопливым шагом выбегает на сияющий огнями манеж. Грохот аплодисментов. Прыжок через голову, второй. Публика ликует, а отец начинает взбираться по веревочной лестнице, все выше, выше и выше, полоски костюма сливаются в единое пятно…
Страшный скрежет вырвал Лиду из воспоминаний.
— Господи, помилуй! — прокричал Макарыч.
Митя с Колмаковым сорвались с места. А маленькая фигурка, только что балансировавшая над бездной, полетела вниз вместе с рассыпающимися карточным домиком лесами. Грохот, столб пыли.
— Убился! Убился!!! — полетели истошные крики.
— Петя!!!
Толпа окружила место падения, кинулась разбирать доски завала. Лиде были видны только мужские спины.
— Он дышит?
— Петр Дмитриевич?!
— Петя?
Общее оцепенение.
— Убился.
— Не уберегли, — послышались причитания Макарыча.
Мужики начали стягивать шапки. Умер? Лида бочком протиснулась вперед и увидела лежащее на земле тело с раскинутыми руками. Небольшого роста щуплый брюнет под сорок, с острым носом и темной чеховской бородкой. Это и есть Бараховский? При жизни Лида его ни разу не видела, правда много слышала от Игоря Эммануиловича, тот его ценил, но называл бедовым. Вот беда и пришла.
— Леса
Седой полноватый мужчина присел на корточки и попытался прощупать пульс, на лицах собравшихся отразилась надежда, чтобы тут же погаснуть, потому что седой отрицательно покачал головой.
— Вот так приехали, — услышала Лида ворчание Плотникова.
— И куда его? — кто-то подал голос.
— В церковь пока занесите, в притвор, — распорядился Колмаков.
Тело переложили на доски и понесли в открытые двери.
Мужчины спорили у входа в притвор. Седой напирал на Макарыча, чтобы тот немедленно вез Колмакова на станцию, дать телеграмму родным Бараховского. Макарыч упирался в ответ, настаивая, что лошади крепко устали и дорогу развезло, а покойнику теперь все равно, узнает его семья чуть раньше о случившемся или позже.
— Где хоронить, они должны написать, где его хоронить? — настаивал седой.
— Известное дело — где, вона-тама у них погост, — указывал Макарыч на редколесье с крестами домовин.
— Семья должна решить, где хоронить, — повторял седой.
— Так вы его все равно сейчас в такую даль не довезете. Лето на дворе.
— Дмитрий, ну что ты молчишь? — чуть дернул седой Митю за рукав. — Семье же нужно телеграмму дать.
— Которой семье? — без тени иронии проговорил Митя, и все разом замолчали. Повисла неловкая пауза.
— Евдокие Ивановне, конечно же, — почесал пухлую щеку седой. — Нужно немедленно дать телеграмму, — как заговор снова произнес он, словно клочок бумаги разом мог решить все проблемы.
— Телеграмму мы дадим, Виктор Иванович, — встряхнул соломенным чубом Колмаков, — но чуть позже, когда дорога просохнет. Сейчас нужно тело обмыть и приготовить к погребению, как положено. Хоронить будем на станции, оттуда проще потом будет забирать. Родные сами решат, эксгумировать тело или нет, и где хоронить. У него братья на Смоленщине, может, они за все возьмутся. Начальство тоже нужно в известность поставить.
— Это да, это да, — запричитал седой.
— Ну, и Игоря Эммануиловича тоже, пусть там соберут, кто сколько сможет — помочь нужно, затраты большие, — Колмаков по возрасту был младше остальных, но говорил так твердо и уверенно, что все невольно прислушались, не решаясь возразить. — И леса нужно восстановить, а работу завершить в память о Пете. Здесь есть, кто гроб сколотить сможет? — обратился он к Макарычу.
— Так и я могу, чего уж там хитрого.
— А поесть с дороги чего-нибудь нельзя? — робко спросил Плотников. — Очень есть хочется, — сконфуженно вжал он голову в плечи.
— Можно, — задумчиво произнес Колмаков и его серые глаза уперлись в тихо стоявших в сторонке девушек. — Сударыни, надо обед на отряд приготовить, вон в той палатке припасы, и по округе пройтись — бабулек, чтобы все, что нужно, сделали, найти.
— Я, чур, обед, — почти бегом кинулась к палатке Зина.
Лида осталась стоять одна, испуганно хлопая ресницами.