Чудны дела твои, Господи!

Устинова Татьяна Витальевна

– Да что за кляуза, Андрей Ильич?!

– Обыкновенная, Александр Игоревич. Посмотрите, в кабинете на полу она валяется.

Саша пожал плечами, помедлил и зашел в дом. Боголюбов размешал в чугунном корыте угли. Он злился, и от злости есть хотелось все сильнее.

– Я ничего не знал об этом письме, Андрей, – серьезно сказал Саша, возникнув у него за плечом. – Если бы знал, постарался бы… переубедить.

– Ты имел на нее влияние? На Анну Львовну?

– Никакого. – Саша улыбнулся. – Но все равно постарался бы. Это

очень глупое письмо. Тем более, я так понимаю, к тому времени, когда оно было написано, вопрос о твоем назначении был решен окончательно и бесповоротно.

– Вот именно! – заорал Андрей Ильич, и Мотя зарычала негромко и стала скрести лапами – заволновалась. – Вопрос был решен! И решал его не я! И не эта ваша Анна Львовна!

– А где ты взял письмо? Я никогда его не видел, и официальным путем оно не проходило. Утащил из директорского кабинета в понедельник?

– На дом принесли, – буркнул Боголюбов. – Соблюдаем традиции! Старому директору всю корреспонденцию на дом носили, теперь мне приносят.

– Кто?!

Боголюбов махнул рукой.

– Что здесь творится, а?

Саша пожал плечами.

– Не скажешь, да?..

Иванушкин посмотрел исподлобья.

– Понятно. Водки нет, только виски. Ты виски употребляешь?

– Мне все равно, – торопливо ответил Саша. Ему не хотелось ссориться с Боголюбовым. – Я и то, и другое могу.

Мясо, взятое у Модеста в пятницу, оказалось превосходным, кастрюлю с картошкой закопали в угли, и она варилась тут же, на мангале. Мотя крутилась рядом, делала умильную морду и то и дело вскидывала лапы на грудь Андрею Ильичу.

– Значит, так, – сказал Боголюбов, тяпнув виски из граненого стакана. Саша переворачивал решетку с мясом, дощатый стол украшали тарелки скопинского фарфора и композиция «Медведь на воеводстве», принесенная из дому. – Как только я приехал и ты меня встретил, объявилась убогая…

– Ефросинья, – подсказал Саша, отворачиваясь от дыма.

– А как ее на самом деле зовут? Ну не Ефросинья же!..

– Почему?

– Она молодая тетка и не монашка. Ты сам говорил, что монашеского звания она не имеет! Значит, у нее есть какое-то человеческое имя.

Саша пожал плечами – согласился.

– Она первым делом мне сказала, что городу и дому быть пусту и чтоб я уезжал отсюда. Кто ее послал ко мне?

– Послал?..

– А ну тебя. – Боголюбов налил себе еще. – Или разговаривай по-человечески, или я лучше буду газету читать. Вон у меня сколько газет, и все шестьдесят первого года выпуска.

– Я не знаю, кто ее послал.

– А тебя Анна Львовна просила? Встретить меня в доме?

Саша кивнул.

– В тот же вечер мне шину пропороли. Я колесо на запаску поменял. Но проколотое нужно отвезти на шиномонтаж. Где он здесь?..

– У Модеста сын этим занимается, у него приличная мастерская, к нему все ездят. Это на том конце города, где новый район.

– А что, здесь есть новый район?!

– Ну, –

Саша улыбнулся широко, – он относительно новый, как твои газеты. Строили при советской власти, когда здесь военных много было. Обыкновенный городской микрорайон – многоэтажки, магазины, таксисты. Там в основном фабричный народ живет и приезжие.

– Много приезжих?

– Мало здесь приезжих, – сказал Саша и понюхал мясо. – Уехавших больше.

– Так, значит, шину мне разрезали. Кто? И зачем?.. Прицепили к ножику бумажку, на бумажке написано – «уезжай». То есть то же самое, что говорила мне Ефросинья, будем ее пока так называть. Тем же вечером у Модеста состоялся прием в честь Анны Львовны. Ефросинья туда тоже пришла и там выступила. Анне Львовне подавали капли, а Ефросинью я вывел. Как вы все связаны? Ты, Нина, Дмитрий Саутин, Модест Петрович, экскурсоводша Ася с ее очками, писатель Сперанский, аспирантка Настя и студент-реставратор Митя, которого я с тех пор так и не видел? Где он, кстати?

Саша хотел пожать плечами, но раздумал и сообщил:

– Уехал. Отпросился у меня на неделю и уехал.

– Куда и зачем?

– Я не знаю. Сказал, что ему очень срочно нужно уехать.

– Хорошо, – продолжал Боголюбов, хотя ничего хорошего не было. – В тот же вечер ко мне в дом забрался некто, и я его спугнул. Зачем он забрался и что ему было нужно? Собака не лаяла. На меня так просто бросалась, но всех вас она, как я понимаю, хорошо знает!.. Значит, это был кто-то из вас.

– Никаких «нас» нет, Андрей.

– Назавтра мы пришли в музей, – продолжал Боголюбов, не слушая, – и встретились с Анной Львовной. Она была в прекрасном настроении и собиралась провести для меня экскурсию. На эту экскурсию еще напросились Саутин и Нина. Нина поменялась с Асей. Она должна была вести группу, но ее заменила Ася. Мы все спустились на первый этаж. На этом настаивала Анна Львовна, хотя все ее отговаривали. Мы вошли в зал, и она умерла на месте. Сказала – «этого не может быть». И показала рукой. На что она показывала? Чего не может быть? Что именно она увидела? Картину? Она их видела сто раз! Человека? Какого? Из экскурсионной группы?.. Или кого-то из вас?..

– Нет никаких «нас»!

– В день похорон я пошел в музей. Понимаешь, я забыл, что понедельник!.. Но дверь служебного входа была открыта. Я вошел, увидел из окна Ефросинью. Она слонялась возле клумбы. Ворота и калитка в парк были заперты, по всей видимости, вошла она через внутреннюю дверь. Если наружная была открыта, то и внутренняя вполне могла быть, а я не догадался!.. Я побегал вдоль решетки, вернулся и зашел в директорский кабинет. Там меня ударили по голове. Сильно. Очнулся я позади торговых рядов. Сегодня утром выяснилось, что зеленой папки, которую я только открыл, когда меня ударили, нет. Пропала!.. И что в ней могло быть такого секретного, я ума не приложу. А ты? Можешь приложить?..