Чудо хождения по водам
Шрифт:
Голос его стремительно удалялся, блеяние переполошившихся коз и треск подроста было усилились, но тоже стали удаляться, еще какое-то время – и установилась тишина. В. поймал себя на том, что с облегчением перевел дыхание.
Телефон, лежавший на соседнем сиденье, зазвонил. В. рванулся к нему, схватил – на дисплее высвечивался номер директора по связям. Директор по связям звонил ему сегодня уже пятый или шестой раз. В. на его звонки не отвечал. И сейчас тоже не стал отвечать. Сидел, смотрел на дисплей и ждал, когда тому надоест держать трубку у уха, слушая похожие на частокол безнадежные гудки, и он сам прервет звонок. Зачем директор по связям звонил ему? Не для того же, чтобы просто услышать
Телефон в руке смолк. Еще какое-то время В. сидел, сжимая его в руке, дисплей погас – и он бросил трубку обратно на сиденье. Желудок остро перевило голодным спазмом. Боль нарастала, не уходила, и В. потянулся, достал все из того же бардачка бутылку воды, отпил глоток. Подождал полминуты и сделал еще один. Потом еще. Минут через пять боль должна была отпустить. Нет лучшего средства от голода, чем вода.
Он приехал сюда, на это озеро, с которого все началось, сразу, как оставил особняк гуру. Если бы ему пришлось объяснять, зачем, В. бы не смог объяснить. Он сел в машину, взялся за руль, дал газ, и машина, казалось, независимо от его воли покатила сюда. Так, должно быть, помимо их воли, влечет на место совершенного злодеяния преступников. Разве что он удержался, не поехал туда, где были с женой в тот день – хотя так и хотелось, именно на то самое место! – а проюлил между деревьями вдоль озера к его глухой части, лес здесь подступал к самому берегу, народу совсем не было, и его просто некому было опознать. И вот уже близился вечер, да уже и наступил, это только летняя пора с ее щедростью на светлое время рождала ощущение продолжающегося дня, солнце стремило себя к горизонту, а он как сел, растворив дверцу, так и сидел, глядел тупо на искрящуюся под солнцем озерную воду, и в голове была пустота. Возникала время от времени, словно звонил будильник и напоминал, мысль о фотографии – завтра срок! – и, не задерживаясь, бесследно исчезала, чтобы, вновь возникнув, так же бесследно исчезнуть.
Звонок жены раздался, когда тени от деревьев стали так длинны, что уже заполняли весь лес, и в нем задышало сумерками. Телефон звенел – В. смотрел на ее имя на дисплее, и к нему пришло осознание, что все это время он сидел здесь, ожидая именно ее звонка.
Но долго он не мог ответить ей. Телефон звонил, звонил, а палец все отказывался нажимать на кнопку. Отказывался, отказывался… Однако же нажал.
– Привет, – проговорил В. Хотел полным голосом, но спокойно и даже как бы с равнодушием, а получилось сипло, придавленно, убито.
Давно бы уже ей следовало позвонить ему. Не час, не два и даже не три назад. А позвонила вот только сейчас – вернувшись с работы. Вернувшись – и не застав его дома. Да, судя по всему, и не сразу, как вернулась. Набиралась решимости? Наверное. Молчаливо подразумевалось, когда покидала их с гуру в студии, что позвонит ей В., – как попрощается с гуру тоже. Отсутствие его звонка целый день – это был дурной знак, знак чего – ей оставалось только догадываться, но то, что дурной – сомневаться в этом не приходилось. Чутьем она не была обделена.
– Ты где? – ответом на его сиплое “привет” прозвучал в трубке торопливый голос жены. – Что случилось? Почему ты не дома? Разрешили проблему?
– Едва ли, – высипел В.
– Как едва ли? Не может быть! До чего вы договорились?
– Новую церковь будем создавать, – выскочило из В.: вспомнились слова гуру.
– Какую церковь, что ты несешь? – Жена почувствовала право на раздражение. – Я спрашиваю, из-за чего встречались – нейтрализовать ту парочку, – удалось это?
Она еще раздражалась!
– Что за прохвост твой гуру! Что за негодяй!
– Почему это он негодяй? – немедленно среагировала жена. – Что за обвинения?
– Негодяй, негодяй! – повторил В. И заорал, он мог позволить себе это – едва ли кто здесь слышал его, а слышал – пусть слушает: – Он что, твой гуру, со всеми групповой секс практикует? Это у него вид лечения? Или это только с тобой как с лучшей ученицей и другими избранными?
– Что за бред? Какое лечение? При чем здесь лучшая ученица? Какие избранные? – Будь его обвинение беспочвенно, оно должно было вызвать негодование жены, и втайне от самого себя В. надеялся на это негодование, ждал его, в готовности повалиться ей в ноги, просить прощения. Но жена не вознегодовала, не задохнулась от возводимой на нее напраслины, предательский жалкий лепет изошел из нее – она пряталась в него как в кокон, хотела улизнуть улиткой в ракушку, исчезнуть там, стать невидимой, а вместо того выставила себя этим лепетом на обозрение во всей наготе; не признаваясь прямо, подтвердила истинность слов В.
– Откуда я взял?! – разрывая связки, проорал В. – А вот представь, оказывается, твой муж еще в прошлое может заглядывать! Видеть его! Как живое!..
– Мой муж, похоже, трогается умом. Или уже тронулся. – Жена начинала приходить в себя. – У моего мужа, определим так, головокружение от успехов! Как в одной песне поется, то, что было не со мной, помню!
Вот если бы она сразу так, приблизительно этими словами встретила его обвинение, В., зная свою жену, еще бы усомнился в достоверности видения, посетившего его у гуру – хоть на сколько-то бы усомнился, счел его болезненной игрой перевозбужденного мозга, – но в ушах его продолжал стоять ее потеряный лепет, и эта первая реакция жены была для него убедительнее ее запоздалого гнева.
– Я тебе больше не муж, – вырвалось из В. И еще почему-то, неожиданно для себя самого, слетел с крика едва не на шепот. – Не муж, понятно? Не жди меня! Я не приеду, не жди!
– Испугалась! Ужасно испугалась! – отозвалась жена. Но уже в ней прорастало понимание нешуточности его слов, пахнуло от них жаром катастрофы, и без всякого перехода в голосе ее зазвенела тревога – звенящей на разрыв струной зазвучал ее голос: – Перестань дурить! Такими вещами не бросаются! Ты где, я спрашиваю, сейчас находишься? Тебе не плохо?
– Хорошо, – все так же почти шепотом сказал В. – Но это тебя больше не должно интересовать.
И что было мочи хряпнул трубку о сосну, перед которой стоял. Только сейчас осознав, что, ведя с женой этот разговор, ходил, крутясь между деревьями, то удаляясь от машины, то приближаясь, и вот оказался перед этой возносящей себя к блекнувшему небу кудрявой зеленой шапкой хвои двадцатипятиметровой исполиншей. Трубка с хрустом разломилась у него в руке на несколько остро впившихся в ладонь краями изломов пластмассовых кусков. Но этого ему было недостаточно. Трубка еще не ответила перед ним за все. Он еще не утолил раздирающую его жажду мщения. Он ударил трубку о сосну еще, еще, пока в руке у него не осталось одно пластмассово-металлическое крошево.
Ладонь саднило. В. хотел было бросить останки трубки на землю, но остановился. Покопался в лежащем на ладони крошеве и извлек из него благополучно пережившую вендетту, подобно таракану, пережившему геологические катаклизмы, плоскую картонно-металлическую пластинку сим-карты. Телефон перед ним был виноват несомненно, но возложить на сим-карту, которая являлась всего лишь его отдельной частью, равную с ним меру ответственности было бы несправедливо. Тем более что она была цела и могла еще послужить.