Чудо хождения по водам

Курчаткин Анатолий Николаевич

– Это вы! – воскликнул юный Сулла.

Ничего не оставалось В., как остановиться.

– Добрый вечер, – поклонился он, почувствовав, что сделал это с излишней почтительностью. Сознание того, что юный Сулла еще несколько дней назад приходился ему начальником, да таким – истинно небожитель, было как родовая травма – не изжить.

– Рад видеть! Рад видеть! – заспешил к В. юный Сулла. Желтый шар мяча катился за его спиной по полю, докатился до сетки, делившей поле надвое, ткнулся в нее и замер. – Вы здесь! Здорово как! Составите мне компанию? А

то никого нет, молочу сам с собой… ужас!

Это был совсем иной человек, чем тот, каким его знал В. по заводу. Никаких громоздких лат под легкой одеждой теннисиста, никакой давящей мерклости во взгляде, подобострастие и даже заискивание сквозили в его голосе. Если это и был Сулла, то поры своей бедности, совсем юный Сулла, мальчишка, подросток, еще и не помышляющий ни о каких проскрипциях, по одному поименованию в которых станут уничтожаться знатнейшие граждане Рима.

– Да я не умею в теннис, – сказал В. – Ни разу в жизни не держал ракетки в руках.

Поразительно: их разговор с директором по связям повторялся едва не буквально.

– Что ж такого, что не держали. Поучу вас. С удовольствием. Давайте-давайте! Воспользуйтесь ситуацией.

– Да я и не одет, – описал В. вокруг себя волнистую линию.

– А и ничего, не страшно. Я вам осторожно буду подавать, не придется особо бегать. – Сулла-подросток так и горел желанием угодить В. – Тут вот калитка, – дернулся он к углу, где сходились длинная и торцевая стороны короба, – я сейчас открою, заходите!

И В. уже было сломался, родовая травма была непреодолима, вильнул к калитке. Но звук отщелкнувшейся щеколды и бархатное пение петель прозвучали вдруг так оскорбительно, что все внутри В. словно взвилось. С какой стати ему брать в руки ракетку, когда это так нелепо: в штанах, в сандалиях вместо кедов.

– Нет, извините, я хочу прогуляться, – резко сказал он и быстро зашагал прочь, руки вынуты из карманов, чтобы помогать шагу их взмахом, чтобы скорее, скорее скрыться в спасительном лесу.

Спешащие шаги за собой он услышал, когда лес вокруг уже надежно сомкнул над ним ветви деревьев и В. уже не мчался на всех парах, и снова сунул руки в карманы, питая себя иллюзией свободы. Он повернулся – бывший его начальник, превратившийся в Суллу-подростка, был совсем близко, и по тому, как еще вскидывались его колени, широко взмахивали руки, было понятно, что он буквально мгновение назад перешел на шаг, а до того бежал.

– Стойте! – крикнул бывший его начальник, превратившийся в Суллу-подростка. И, не удержавшись, преодолел оставшееся между ними расстояние скорой трусцой. – Вы мне нужны, – выдохнул он, оказавшись около В. – Я в вас нуждаюсь. Мне нужно с вами поговорить. Я прошу вас. Пожалуйста.

Руки у В. извлеклись из карманов сами собой. Оставаться с руками в карманах, когда к тебе обращались с такими словами, – какую позу можно было придумать высокомернее? Хотя, говорили, юный Сулла принимал вызванных к нему на ковер, демонстративно шлифуя ногти пилкой, развалясь на кресле и нога на ногу.

– Да-да, конечно.

Пожалуйста, Я к вашим услугам, – торопливо заприговаривал В., с ужасом предчувствуя, какого рода обращение предстоит сейчас выслушать. Только бы вот бывший начальник не пал перед ним на колени.

На колени бывший начальник не встал, напротив, интонация жалкой просительности жестко ощетинилась нотками, так знакомыми В. по совещаниям:

– Только вы должны мне пообещать, что никому, о чем я вам сейчас скажу… вы об этом не должны никому! Чтобы это лишь между нами!

– Разумеется, разумеется, – пообещал В. – Между нами.

– Нет, вы не поняли! Не “разумеется”, а никому, никогда, ни в каких обстоятельствах! – Его бывшему начальнику было недостаточно простого обещания, ему требовалось от В. что-то вроде клятвы.

– Даже если станут пытать, – сказал В.

Он произнес это без иронии, и его бывшему начальнику не осталось ничего иного, как посчитать это той самой клятвой.

– Видите ли… я… у меня… – начал он, взглядывая на В. и тотчас отводя от него глаза. Взглядывая вновь и вновь отводя. Страшно, страшно ему было открыться В.; собрался – и не получалось, решился – и не мог отважиться. – У нас с вами все же небольшая разница в возрасте… вы поймете… – пустился он уже совсем круговым путем – и воскликнул: – Нет! Не здесь! Не могу так. Пойдемте сядем. Немного тут. Недалеко.

– Да конечно же, – согласился В.

“Недалеко” бывшего начальника оказалось не фигурой речи – путь до места, где можно было сесть, не занял и двух минут. Через каких-то метров тридцать все так же уютно-шероховато шуршащая под ногами дорожка повернула, еще десяток метров – и глазам предстала беломраморная воздушно-ажурная чудесная беседка-ротонда. Все это время, как сделалось ясно лишь сейчас, дорожка незаметно-незаметно, но неуклонно поднималась вверх и привела их на площадку, с которой открывался такой вид, что и без всякой надобности хотелось зайти в беседку, опуститься на скамейку и предаться созерцанию. Склон холма, спускавшийся к озеру, был расчищен от кустарниковых зарослей, лишь редкие сосны, колоннами уходящие в небо, и озеро внизу было открыто взгляду всей своей просторной голубой чашей. Катера, что будоражили водную гладь, когда В. только приехал, стояли где-то на приколе, безмятежно гладкое полотно воды оживляло лишь зернышко лодки, весла, вскидываясь в воздух, взблескивали на стремящемся к горизонту солнце стеклянными каплями.

В. с бывшим начальником вошли в ротонду и сели на теплые деревянные скамьи.

– Видите ли, я к вам с просьбой, – глядя на озеро перед собой, выговорил его бывший начальник искусственно твердым голосом. – Но только между нами! – в один момент потеряв всякую твердость голоса, вскинулся он. Заискивающий Сулла-подросток вновь выметнулся из него.

– Да, между нами, – подтвердил В.

Губы Суллы-подростка сжимались, выворачивались наизнанку, показывая блестящую красную мякоть слизистой, его ломало, его корежило – он боролся с собой.