Чудо хождения по водам
Шрифт:
– Я знаю, вы это можете. Сотрудница из вашего отдела, ваша подчиненная… по телевизору она выступала… – сумел наконец начать он. – Я с нею разговаривал сегодня. Спрашивал у нее…
– Вызвали к себе? – не удержался В.
– А? – посмотрел на него Сулла-подросток. Вопрос В. достиг его слуха из другой вселенной. Но наконец он осознал вопрос: – Да, вызывал. И что?
– Нет, ничего. – В. удовлетворил свое любопытство. – И что она вам сообщила?
Нечаянный вопрос, которым он перебил своего бывшего начальника, вопреки опасению В., наоборот, помог тому. Сулла-подросток ощутил, что небезразличен взрослому миру.
– Что с нею
– Вы в этом уверены? – спросил В. – Мало ли что девочка навообразила себе.
– С чего ей воображать? – перебил В. Сулла-подросток. – Нет, я ей верю. Незачем ей было выдумывать.
Вера, горевшая в глазах бывшего начальника, едва не обжигала. Это была вера подростка, который уповает на могущество и всесилие взрослого мира, полностью вверяет ему себя и готов, подчиняясь его воле, на все: и жертвовать собой, и отнимать жизни других.
– Ладно, – проговорил В. – Хорошо. И что дальше?
На все, ко всему был готов Сулла-подросток, но и страшно было, все так же страшно – сделать первый шаг, как в пропасть ступить.
– Я ведь еще молодой! – вырвалось у него. – Я знаю, все у меня за спиной о том и талдычат: молодой, молодой, а на таком месте. Везунчик, выскочка, папенькин сынок… А я… я… я как старик! У меня с женщинами… я врачей облазил, чего только не предлагают… не получается, ничего не получается! Хоть какого возраста, даже с такими, в соку… иногда только – еле-еле, не пойми как… ничего, ничего!..
– Не встает? – решил В. помочь ему произнести то слово, вокруг которого его бывший начальник ходил кругами и никак не смел произнести.
– Ну, – глухо подтвердил тот.
Судорогой сострадания сотрясло В.: такой прыщавый, измученный безрезультатной борьбой с бесчисленными угрями жалкий подросток глянул на него воспаленными глазами. Как было сказать этому несчастному подростку, что взрослый мир не всесилен, что могущество взрослого мира – фикция, обман, как было отнять у него надежду?
– Все зависит от тебя самого, – неожиданно для себя перейдя на “ты”, словно рядом с ним и в самом деле сидел несчастный прыщавый подросток, произнес В. – От твоей уверенности. Уверенность – от слова “вера”. Веришь – и ты уверен. Всего-то лишь нужно: верить.
В жадности, с какой Сулла-подросток внимал его словам, была отчаянная готовность незамедлительно последовать любому повелению В.
– И что, все? – вырвалось из Суллы-подростка.
– Все, – подтвердил В.
Сулла-подросток смотрел на него взглядом, исполненным непонятной мольбы. Словно ждал от В. чего-то еще.
– Ты еще, она говорила, руки ей клал на голову, – запинаясь, выговорил он. Перейдя с В., как В. с ним, на “ты”. Но, кажется, как и В., не отдавая себе в том отчета. Похоже, и не заметив того.
Руки на голову! В. подкинуло с места, он вскочил, подступил к Сулле-подростку. И, когда руки его оказались на темени бывшего начальника, тот с благодарной подростковой доверчивостью, полностью отдавая себя во власть В., ткнулся ему головой в живот.
В. выждал несколько мгновений и отстранил его от себя.
– Вот теперь совсем все, – сказал он. Стремительно шагнул из беседки и быстро, почти бегом полетел по коричневогравийной дорожке, не представляя, в какую
18
Как странно, как неуютно ему спалось! Спал – и просыпался с чувством, словно не спал. Лежал, проснувшийся, в ночной зашторенной мгле под гундосое пение кондиционера, и такая свежесть была во всем теле – казалось, уже не заснуть. Казалось, что не заснуть, – и вновь просыпался, а значит, спал. И то ли что-то снилось, то ли вовсе не было никаких снов. Бывает ли так – чтобы снилась черная пустота? Вот так: полная темь перед глазами, и это – не отсутствие сновидения, а собственно сам сон?
День известил о своем явлении звонком в дверь. Тем самым – словно протрепетали полные свежей утренней росы лепестки розы.
Вчера этот звонок означал появление кудлатой с дочерью, и первая мысль, когда он вскочил с постели, была о них. Но на пороге стоял прокаленный солнцем отечества до африканского кофейного глянца таджик, которому кудлатая передала полиэтиленовый пакет с тенниской В.
– Доброе утро! Как спали? – с улыбкой несказанной радости произнес он на едва внятном русском, протягивая В. плечики с его постиранной и отутюженной тенниской. Он был в том же похожем на спецовку серо-голубом костюме, что вчера, и так жизнерадостно-бодр, что казалось, у него, как у какого-то андроида, и нет никакой человеческой потребности в сне.
В. поблагодарил таджика, попрощался – тот все стоял, сияя улыбкой, не смея двинуться с места, пока дверь полностью не закроется.
В ванной на столике около умывальника лежало несколько одноразовых бритв, из массивного толстостенного стакана торчали тюбики с кремами для бритья и после бритья, ярко-красно цвел в их компании запакованный в целлофан помазок. Готовясь к встрече, на базе позаботились не только о его желудке.
В. побрился, принял душ и, немного поколебавшись, не отправиться ли завтракать в ресторан, пришел к решению никуда не идти – холодильнику до исчерпания своих запасов было еще далеко. И лишь принявшись за завтрак, он осознал по-настоящему, что непонятно, как выбираться отсюда. “Мерседес” с охранниками, что привез его сюда накануне, должен был приехать сегодня за ним или это отнюдь не разумелось? Он не удосужился задуматься об этом раньше.
Его новый мобильный огласил кухню бессмертным Моцартом раньше, чем В. сумел обдумать свою ситуацию.
Никто, кроме директора по связям, по разумению В., не знал номера этого телефона, и, отвечая, он был уверен, что услышит его голос. Однако же это был не нынешний, это был его прежний начальник. И что существенно – совсем не вчерашний подросток ему звонил, о, совсем не он! Сулла, настоящий Сулла ему звонил, уже не юный даже, а Сулла возмужавший, зрелый – так звучал его голос.
– Едешь сегодня на работу? Или остаешься здесь на уик-энд? – спросил возмужавший Сулла. И это его обращение на “ты” было совсем не похоже на вчерашнее “ты” захлебывающегося отчаянием подростка. Это было “ты” Суллы, налившегося силой, который осознал свое могущество. Это был Сулла, который подпишет составленные им проскрипции, отнимающие имение и жизнь у самых достойных, с легкостью, с какой избавляются от докучливого комара, пришлепывая его ладонью.