Чудо в перьях
Шрифт:
— Забудь о нем, — шепнула она. — Не думай.
— Легко сказать… — махнул я рукой. — Сижу и жду: вот сейчас позвонит. И все сначала. Опять не спи всю ночь, вези его на телевидение…
И тотчас же раздался звонок. Это был он, наверняка он. С некоторых пор только по звонкам я точно определял, когда звонит именно хозяин. Очевидно, Мария прочитала это в моих глазах. И сразу вскочила.
— Легок на помине! Скажу, что тебя нет.
— Не смей! — крикнул я, но, поскольку на этот раз она была сверху, она первой добралась до аппарата.
— Андрей
Я вырвал у нее трубку.
— Чтобы это было в первый и последний раз, Паша, — сказал он. — Ты что, забыл, что мне сегодня надо быть на телевидении?
— Конечно, конечно, помню… — Я искоса посмотрел на Марию.
Она ощупывала, крутила запястье руки, из которой я только что вырвал трубку. Сморщилась от боли.
— Я пришлю за тобой машину, — сказал он.
— Но, может быть, она вас и отвезет? — спросил я.
— Отвезешь меня ты! Теперь тебе будет нелегко, а? Но ничего не поделаешь. Так надо. Привыкай, — засмеялся он.
И положил трубку. Я посмотрел на Марию. Она со всего маху влепила мне пощечину. Я ответил ей тем же. Может, и зря… Она заплакала, надулась, стала надевать, всхлипывая, халат.
— Можешь не возвращаться, ты понял? — крикнула она вслед, когда я сбегал по лестнице.
Я выскочил в сад. Моросил дождь, и молоденький милиционер — чернобровый, румянец во всю щеку, кажется с Украины, — отпрянул от двери под навес и накинул брезентовый капюшон на голову. Неужели подслушивал? Кажется, это о нем она рассказывала, что он краснеет при ее появлении, а во время его дежурств она находила под своим окном букеты цветов… Но задумываться было некогда. Пичугин уж подкатывал на своей машине, чтобы отвезти меня к моей. Бред, конечно. В гараже хоть не показывайся.
— Велено тебя возить, — сказал он по дороге к мэрии. — С этого дня. Неплохо устроился, земеля.
— А я при чем… Ну так что, доиграл за меня?
— Нож за тебя получил. — Отпустив руль, он приподнял сбоку тенниску. Там был свежий шрам. — Этот, который сдавал, только с отсидки вернулся. Никто его не знает. Проиграл первого, кто зайдет. Зашел ты.
— И все это знали?
— Знали. Когда он за тобой погнался, я ногу подставил. Он меня пырнул, но вскользь… Выходит, я теперь твой телохранитель.
— Каждому свое, — кивнул я.
Он начал меня раздражать. Конечно, одно дело начальство возить, другое — своего брата-шоферюгу. А я не напрашивался.
Шоссе было пустынное, машин почти не видно. Дождь. А он в одном пиджачке. А Мария сейчас одна, и этот хохол попросится погреться.
— Вылазь! — крикнул я. — Сам доеду.
— Это моя машина, — сказал он спокойно, что раздражало еще сильнее. — А жопу тебе лизать не собираюсь.
Я выбросил его после короткой борьбы на дорогу.
Хозяин стоял у входа в мэрию и смотрел на часы. Когда я пересел из пичугинской тачки в его персональную «Волгу», он, ничуть не удивившись, сел рядом.
— Неплохо, — сказал он. — Значит, я верно все рассчитал. Ведь это все произошло
— На каком мосту? — не понял я.
— Через который вы проезжали. Ты выбросил его на ходу, перехватив руль, не так ли? Понимая характер Пичугина, я знал, что это случится. И даже просчитал, где именно.
— Хотите сказать, что я его тоже убил? — похолодел я.
— Там до воды метров пятнадцать. А глубина — не больше метра. Неужели ты даже не полюбопытствовал? Все-таки твой товарищ, спас тебя от ножа… Но не расстраивайся. Он слишком много знал. И Рома Цаплин подбивал к нему клинья.
— И сколько еще таких, стоящих на пути ваших реформ? — спросил я.
— Не больше десятка. А что? Но чем больше мои успехи, тем больше у меня врагов, говорил уже… Не расстраивайся. К тому же он повел себя агрессивно, не правда ли? Он должен был считать за честь, что стал твоим шофером и телохранителем. Ты ведь считаешь за честь, что бережешь мою драгоценную жизнь? Ты ведь не поборник равенства?
— Вы — начальник… — сказал я с тоской в голосе. — А мне в гараже теперь хоть не показывайся. И какая тут к черту справедливость? Какое равенство? Чем я лучше их?
— Значит, лучше! Ты просто еще не раскрылся, в тебе есть то, чего в них нет и что обязательно проявится. И они это чувствуют, а потому завидуют.
— Чему тут завидовать… Все дареное. Дом, жена… В любой момент как подарили, так и отнимете, чуть что не так. И сбросите с моста.
— Я о другом, Паша! Я опять же о том, что хочу все здесь перевернуть с головы на ноги. И прежде всего тебя. Сегодня я распорядился поставить в соседней с моим кабинетом комнате рояль. Ключ будет только у тебя. В любой момент, даже если понадобишься мне, можешь там бывать наедине с собой сколько пожелаешь. Ты понял?
— Опять вы за свое… — вздохнул я. — А меня жена сегодня домой не пустит. Найдется кому ее утешить.
— Я уже отдал распоряжения, — кивнул он. — Сержант милиции Василий Нечипорук будет с этого дня понижен в звании и откомандирован в один из районных отделов УВД. Все? Или еще есть какие-то пожелания.
Я молчал, глядя на дорогу. Это ж сколько у меня теперь будет врагов? Кажется, он добивается, чтобы их было не меньше, чем у него. И причем одни и те же. Вот тогда нам действительно придется стать единомышленниками.
— Растешь, Паша, растешь… — сказал он сквозь дрему. — Я с любопытством слежу за твоими логическими построениями. Еще немного, и ты наконец сообразишь, чем равенство отличается от справедливости и почему в наших бедных головушках произошла эта подмена. И как мы все от этого страдаем.
— Вы-то страдаете? — Я даже обернулся к нему.
— Страдаю больше вас, поскольку яснее вижу цель и лучше всех понимаю… Ты следи за дорогой, дорогой. Неплохо, кстати? Следи, дорогой, за дорогой… Роме подарить, что ли? Для нового очерка о моем злоупотреблении служебным положением. Я подремлю немного, сегодня переволновался, а мне надо быть свежим и бодрым для встречи с моим народом. Разбудишь, ага?