Чудо в перьях
Шрифт:
— Вам я верю, — сказала она, тряхнув совсем по-детски косицами, каких я у нее ни разу не видел и какие сейчас ей весьма приличествовали — зрелой матроне, вдруг ударившейся в отрочество.
Вот что значит молоденький любовник! Я даже сам себе показался старым. Так что невольно взглянул на себя в зеркало.
— Ну и как вы там живете? — спросила мать.
— Нормально. Мне нравится… Молоко нам приносят горцы бесплатно.
— Ну а Паша как же… — Голос матери дрогнул. — Все-таки муж твой. И сын к нему привык. А уж дед…
— Вот
— Так что они хотят, что? — не выдержал я. — Какие условия ставят?
— Ой, да какие условия, скажешь тоже! Мы хотим попробовать…
— Кто это — мы? — спросил я, чувствуя, что взорвусь.
— Мы. Я и Вася. Хотим попробовать пожить вместе. Может, получится. Ты у него всех девчонок отбил, ни с кем не позволил. И мне его прямо жалко стало…
— Ничего не пойму! — стукнул я кулаком. — Так вы с ним раньше сговорились?
— Ну да, я что говорю! — воскликнула она. — Ну, не то чтобы сговорились… Как-то само получилось, сама не знаю… Вы тут такие все серьезные, скоро бы сама себя старухой почувствовала! А с ним — умора! Хотя и дурачок, конечно…
Я переглянулся с матерью. Она положила свою руку на мою, посмотрела на отца. Он слушал Марию, приоткрыв рот.
— Вы там вдвоем? — спросил я, стараясь держаться. Так бы и врезал, если бы не сын, предусмотрительно оставленный там, в горах. Теперь, пожалуй, так и будет тянуть с нас жилы, мотать нервы, туманно намекая на благополучное возвращение… Когда это с ней стало? Как я этого не заметил!
— Ну, мы с ним и договорились. Если Сереженька его не признает, я к вам вернусь, Павел Сергеевич! А если признает… Будем разрешать дедушке навещать. Ну, кого он будет вспоминать, тому и разрешим.
— Так, выйдите отсюда все! — заорал я, схватив ее за руку. — Что смотрите? Уходите, говорю!
Испуганные родители вскочили, переглянулись…
— Да ничего я плохого не сделаю! — крикнул я. — Идите говорю, к себе наверх и не высовывайтесь, пока не позову, что бы вы ни услышали.
И даже подтолкнул отца в сторону лестницы, не выпуская ее руку.
Мария выла, кусалась, царапалась, сдавливала бедра… потом охала, ахала, исступленно целовала, прижимала к себе, плакала, торжествующе орала на весь Край, благодарила, лепеча какую то несуразицу.., и сникала. Но потом снова орала, отбивалась, кусалась…
И тут зазвонил телефон. Междугородный. Мы замерли, глядя друг на друга.
— Андрей Андреевич! — заорала она. — Он все знает и чувствует! Что ты со мной творишь!
— А что ты творишь?.. — слабо возразил я.
— Что же ты не бежишь к телефону? — щурилась она, глядя блестящими, холодными глазами матроны, наливающимися стервозностью. — Хозяин зовет! Что притих? Не посмеешь ему не ответить! Да не сбегу я, не бойся. Ты же не можешь не ответить?
— Постой… — Я попытался встать. — Может, и не он.
— Тогда не пущу! — Она обхватила, прижав к себе со всей силой. — Раз не он, будешь со мной, пока не расхочу!
Я рванулся, разжал ее руки, и она расхохоталась, откинувшись на спину.
21
Метнувшись к телефону в чем мать родила, я только сейчас заметил ее, родившую меня, несмело выглядывающую сверху, согнувшись, спустившись всего-то на пару ступенек… Конечно, она увидела все — и прежде всего Марию, распятую и раздавленную торжеством и похотью, хохочущую истеричку, отнявшую у них внука.
— Уходи, мать! — заорал я, прикрыв рукой срам. — Уходи, я сказал!
— Так телефон… — сказала она и, махнув рукой, поднялась к себе.
И тут Мария вскочила, рванулась кошкой к аппарату, схватила трубку.
— Андрей Андреевич! — крикнула она, с трудом подавляя смех. — А он меня насилует!.. Кто, ваш Паша любимый!.. Да какой он муж…
Я безвольно опустился на диван. Будь что будет. Она лукаво поглядывала на меня, говоря в трубку. Я подумал, что без нее сойду с ума. И с ней тоже. Но лишь бы вернулся Сережа.
— Вот зачем вы мне его навязали?.. Да мало ли кого я люблю! Может, я только вас и люблю… Вы думаете? Думаете, так лучше? Хорошо, я подожду… Ну есть тут один, милиционер… да так… молодой слишком… Хорошо, я дождусь… Я так и сделаю, вы правы.
Она посерьезнела, в очередной раз изменившись на глазах.
— Даю ему трубку. Хорошо, хорошо, обязательно, Андрей Андреевич! — И протянула, не глядя, мне трубку. Потом прислушивалась, роясь в своей одежде.
— Паша… ты мне нужен, — сказал он. — Приезжай на гастроли, черт с ними со всеми, уже невмоготу!
— Вы о ком, Андрей Андреевич? — спросил я уныло. О себе я мог сказать абсолютно то же самое.
— Ну о ком еще я могу такое сказать! — вздохнул всемогущий руководитель сверхдержавы, не снимающий пальцев с кнопок.
— Речь о Цаплине Романе Романовиче, — сказал с таким же вздохом Эрудит. — Он просто достал бедного Андрея Андреевича с его неуемным либерализмом и верой в человека.
— Приезжай, Паша! — сказал хозяин. — Просто житья не стало! Он все раскопал, он смешал с грязью все мои начинания и свершения, он…
— Вам нельзя волноваться! — сказал Эрудит. — Ведь вы под капельницей. Так что, Павел Сергеевич, видите, до чего дело дошло! До самой последней минуты Андрей Андреевич не терял надежды, что Роман Романович все поймет и во всем разберется. Даже сейчас он надеется, что вы ему поможете! Можете представить, как это его отвлекает от глобальных задач, перед ним стоящих, но он мужественно преодолевает все препятствия, вызывая неподдельное восхищение…
— Заткнись, наконец! — сказал Радимов.