Чудо в ущелье Поскоков
Шрифт:
— Прекрасно выглядите, господин начальник, — осмелился польстить один из полицейских.
— Иди на хер, — любезно отрезал господин начальник и пошел дальше, в церковь, которая была уже почти полностью заполнена приглашенными. Довольно равнодушно поздоровался с градоначальником и жупаном, зыркая вокруг. Ему в глаза бросился высокий прилизанный священник с бородкой, которому другой, пониже ростом, что-то объяснял на итальянском, показывая на боковой алтарь. Капулица не знал, кто они, и подумал, не подойти ли к ним и не спросить ли, кто такие и что им надо. Но, с другой стороны, они в церкви, а что может быть естественнее, чем присутствие там священников?
Тут в открытой двери, в прямоугольнике света показалась Ловорка в белом подвенечном платье, и все пришли в такое восхищение от ее красоты, что зааплодировали. Правда, спонтанные аплодисменты были предусмотрены сценарием торжества, который шеф полиции еще несколько дней назад разослал всем приглашенным. Апостольский нунций в очках вдруг дернулся, и, если бы преданный переводчик не успел крепко стиснуть его руку и воспрепятствовать каким-нибудь непредвиденным действиям, он бы уже был рядом с невестой.
Все разместились на скамейках, жених и невеста сели перед алтарем, и началась месса. Обряд затягивался, и господин начальник Капулица немного нервничал. Он равнодушно слушал проповедь, что-то там про Иисуса и какую-то смоковницу, незаметно поглядывая на Ловорку. Она была тиха и задумчива и все время смотрела в одну точку. Слева, в глубине церкви, у апостольского нунция чесалась кожа под приклеенной бородкой, а справа от центрального прохода потел от волнения его липовый переводчик, в реальной жизни кинокритик газеты «Свободная Далмация».
Наконец настал момент таинства, начальник полиции Капулица решительным голосом произнес обет и надел кольцо на безвольную руку своей избранницы. Тогда священник обратился к ней и передал текст, который она должна была прочитать: «Я, Ловорка, беру тебя, Горан, в мужья и обещаю хранить тебе верность в счастии и несчастии, в здравии и болезни, а также любить и уважать тебя во все дни жизни моей».
Но ее опередил голос откуда-то из глубины церкви:
— Ловорка, опомнись, не говори глупостей. — Это было сказано не то чтобы громко, но в торжественной тишине священного момента слова прозвучали так, что все в изумлении оглянулись и увидели прилизанного священника, который встал, снимая очки и срывая приклеенную бородку.
— Ну признавайся, — сказал апостольский нунций, улыбаясь невесте, — ты уже подумала, что я не приду.
В первый момент показалось, что от неожиданности Ловорка упадет в обморок, но через секунду-другую она взяла себя в руки, и ее лицо озарила счастливая улыбка.
— Крешо, солнце мое, — счастливо шепнула она и только тут вспомнила, где находится. — Не сердись, — бросила невеста начальнику полиции в сером люстриновом костюме с белой розой в петлице. И, подобрав подол платья, чтобы не запутаться и не упасть, побежала навстречу любви всей своей жизни. Однако начальник полиции Капулица не был наивен. Он заранее подготовил план для любого, в том числе и такого безумного сценария.
— Хватайте их! — рявкнул он. — Закрыть дверь! Быстрее! Никого из церкви не выпускать!
Вдруг в другом конце храма довольно упитанный священник принялся выкрикивать во весь голос:
— Собор заминирован! Все немедленно наружу! Все наружу, собор заминирован!
Разорвалась петарда, потом еще две — в сравнительно небольшом каменном пространстве собора прогремело так, словно жахнула тысяча килограммов тринитротолуола.
— Ой, мамочки, ой, мама родная! Нам всем конец! — завопил Культура не своим, а женским голосом, чтобы усугубить панику.
Перепуганная толпа с визгом ринулась к выходу, люди принялись толкать створки двери, которую безуспешно пытались закрыть двое полицейских.
— Пропустите беременную! Пропустите беременную! — продолжал истерично вопить Культура. Потом заскулил по-детски плачущим голосом: — Мама! Где моя мама?
Крепко держа потную ладонь Ловорки, Крешимир решительно пробивался через обезумевшую толпу. В какой-то момент он оглянулся, заметил, что Капулица всего в паре шагов от них, и принялся бесцеремонно расталкивать всех вокруг. Наконец они прорвались к выходу и побежали вниз по ступенькам к Перестилю.
— В подвалы! Всем немедленно в подвалы! — крикнул Капулица, сквозь давку и дым заметивший подол белого подвенечного платья, который на миг взвился кверху и исчез в мрачном входе в подвалы дворца Диоклетиана.
С двумя полицейскими он скатился по каменной лестнице и устремился за беглецами, расталкивая туристов, которые выбирали сувениры и фотографировались с пареньками, которые через студенческую службу нанялись изображать римских легионеров, и, вполне возможно, догнал бы их, если бы вдруг в проходе между стендами неожиданно не рухнул какой-то пенсионер. Падая, он вскрикнул и одной рукой театрально схватился за грудь, а другой потянул за собой на пол большую стеклянную витрину с керамическими сосудами и тарелками, украшенными городскими пейзажами, причем как раз в том месте, к которому устремились преследователи. Полицейские вместе с шефом в сером костюме наткнулись на это неожиданное препятствие: рухнувшую витрину, старика и гору керамических изделий, со звоном разбившихся об пол. Капулица и один из его подчиненных упали и не смогли подняться, так как были слишком высокими и грузными, третий же успел отпрыгнуть в сторону и разбил витрину с серебряными ювелирными украшениями.
— Иве! — закричала какая-то старуха, подбегая к пенсионеру. — Мой Иве!.. Прошу вас, господин, помогите, — взмолилась тетя Роса, хватаясь за Капулицу, пока тот пытался снова принять вертикальное положение. — Вызовите скорую помощь! Моему мужу плохо!
— Отвяжись, корова! — пытался вырваться из ее рук шеф полиции.
Но тетя вцепилась в него и горько возопила:
— Да что ж вы за человек! И что теперь за люди — никто не хочет помочь!
— Убирайся, проваливай! А то врежу! — совершенно охренел Капулица, беспомощно глядя, как двое преследуемых выбегают на набережную через Медные ворота.
— Снимай туфли! — крикнул Крешо Ловорке.
— Что?!
— Туфли! Снимай туфли!
Ловорка на мгновение остановилась, сбросила новые белые туфли на каблуках и протянула их Крешо:
— Осторожно, смотри, чтобы ничего с ними не случилось, я за них отдала почти две тысячи кун.
Крешо взял туфли и отбросил их подальше.
— Болван! — расстроилась Ловорка.
— Забирайся! — приказал Крешо, оседлывая мотоцикл, припаркованный в конце набережной, страшное черное чудовище по имени БМВ с объемом движка в тысячу сто пятьдесят семь кубиков. Ловорка задрала подвенечное платье, под которым обнаружились белые шелковые чулки с кружевными подвязками, села сзади и обняла Крешо за талию.