Чудодей
Шрифт:
По вагонам перекатывались разные слухи. После долгого перерыва снова запели: «Птицы в Ваагальде, те пели чудесно, чудесно на родине, на родине…»
Один из слухов был наиболее упорным, так как он соответствовал желанию многих. Слух этот был так настойчив, что мог претендовать на правду: обратно в гарнизон! Полк формируется заново! Перестройка для особых целей! Отпуск на родину!
Некоторые даже знали, какой продолжительности будет отпуск: семнадцать дней. Это звучит правдоподобнее, чем круглый срок — три недели. О, фантазия находит пути, чтобы прикинуться правдой! Они продвигались медленно, а на некоторых товарных станциях простаивали целые дни. В последнее время противник позволял себе чаще, чем
— Кто сказал, что генерал-фельдмаршал Геринг зовется теперь Майером? [25]
— Он сам сказал.
— К этому следует заметить: противник ведет себя подло и преступно, бросает бомбы ночью и с большой высоты. Это значит, что он не может нам смотреть в глаза.
— Еще бы, глаза-то у нас подбитые.
Нелегкая задача для офицеров и унтер-офицеров держать солдат в руках во время долгих стоянок. Однажды утром Вайсблат появился в солдатском вагоне.
— Матерь божия, ты здоров?
25
В начале войны Геринг, командующий военно-воздушными силами Германии, хвастливо заявил: «Пусть я буду не Геринг, а Майер, если хоть одна вражеская бомба упадет на Германию». — Прим. ред.
— Середка на половинку. Кое-как обошлось.
— Потерял аппетит к крыльям?
Вайсблат, недовольный, отвернулся от Крафтчека, который обращался с ним когда-то по-матерински.
— Итак? — спросил Станислаус.
— Оставь меня в покое!
Вайсблат искал в вагоне свободное место. Станислаус напомнил ему о письменно заверенной дружбе, и Вайсблат стал доступнее. Где он мог писать об Элен? Уж не здесь ли, в этом вагоне для скота? Станислаус во что бы то ни стало хотел держать любопытных подальше от Вайсблата. Какое представление имеет этот Бюднер о писанье! Для писанья должны быть определенные предпосылки. Вайсблат не репортер, который, так сказать, в любом положении, чуть ли не лежа, стряпает свою писанину. Вайсблат уже просил у матери хорошей бумаги и сигарет «Амарилла». Ни бумага, ни сигареты до сих пор не прибыли.
Они ехали по Баварии. Проклятия в вагоне множились, как вши, хотя и не все виды на отпуск были потеряны. Разве Австрия не Германия, разве фюрер, наш вождь и освободитель, не вернул ее домой, чтобы полностью использовать ее именно так, как ему заблагорассудится? Конечно, Германия велика и не кончается Баварией.
Когда их поезд остановился на товарной станции в Бамберге, жена пивовара-ротмистра перелезла через груду угля. Пивовар приветствовал свою супругу, стоя на ступеньках вагона второго класса. Жена пивовара-ротмистра Бетца носила крест «За военные заслуги» второго класса. Она заслужила его в Париже на пиру во время взрыва! Бетц дал жене указания по изготовлению разжиженного пива. Его баварский народ, несмотря на войну, не должен полностью отказываться от своей привычки к пиву. «Теперь, конечно, растянем немного запасы ячменя, Резерль!» Нашлись люди, которым хотелось верить, что они слышали, как ротмистр сказал жене: «Успокойся, я скоро вернусь, Резерль!» Разве это не означало отпуска на возвращенную родину Австрию?
— Всякое бывало, на войне все возможно, — предсказывал Крафтчек. — На войне уже бывало, что через Вену едут в Глейвиц, Гинденбург и Бойтен, только пыль столбом стоит. Я не был бы так уверен, если бы на корабле мадонна мне не кивнула.
Спустя три дня их поезд покинул товарную станцию в Вене без приказа о выгрузке. Крафтчек тяжело это переживал. Он оправдывал свою мадонну. «У нее многовато дела на войне. Она каждому нужна». Кроме того, у Крафтчека появился повод для новых надежд. Их путь лежал на
Все-таки в Вене кое-кого высадили, однако сделали это незаметно. Высадили доктора Шерфа и лейтенанта Цертлинга. Их увел караул военного эшелона и передал вокзальной комендатуре. Доктор Шерф проник в психику Вайсблата, но психика Маршнера осталась для него тайной. Маршнеру доставали старые чулки, позволяли распускать их и ждали ослабления психоза от перемены мест. Но болезнь Маршнера не проходила. Маршнер был доволен бечевкой, заменявшей ему колючую проволоку, и продолжал мотать, завертывать, обматывать. Но санитарный вагон был тесен, а любовь и симпатия Шерфа и Цертлинга, увидевших родину, — велики.
Лейтенант Цертлинг и доктор Шерф не были достаточно осторожны. Маршнер накрыл их и отправил за решетку.
Во время стоянки в Нейштадт-Вене ротмистр Бетц расхаживал взад и вперед перед поездом, как настоящий победитель. «Какое безобразие!» Он вытащил свой красный носовой платок, протер пенсне и увидел, что караул с двумя арестованными исчез в задней части вокзального здания. Из окна санитарного отделения второго класса смотрел Маршнер, по-идиотски скалил зубы и мотал шерсть в клубок.
Когда поезд проезжал Штейермарк, многие уже не знали в точности, принадлежит ли он к великой Германии. Все больше углублялись они в горы и все чаще чувствовали себя словно заживо погребенными в длинных туннелях. В вагонах стало тихо, так как проклятия взрывались безмолвно в душе у солдат.
25
Станислаус знакомится с войной: слышит плач, ползет к плачущему и обнаруживает, что военачальники воюют сами с собой.
Была ночь, и они ехали через горы Югославии. Свои желания, свои планы на отпуск они похоронили под маской равнодушия и проспали, вернее, просумерничали часы своей испорченной жизни. Свисток локомотива перед въездом в туннель заставлял кого-нибудь то тут, то там вскочить в испуге, но увидев, что все в порядке, человек снова засыпал. Станислаус бодрствовал. Он, вероятно единственный, ничего не ждал. Между ним и Лилиан простирались морозные дали. Возможно, что его мать Лена, его сестра Эльзбет или его отец Густав обрадуются на несколько часов, если он их разыщет, но затем все опять станет будничным. Радость жизни надо черпать в себе самом. Но как пронести ее сквозь путаницу и войну? Цепь мыслей, часто приходивших ему на ум, гремела сквозь ночи Станислауса, и звенья ее поистерлись от постоянного употребления. Теперь тут оказались еще доктор Шерф и лейтенант Цертлинг. Он не терпел обоих, но почему эти двое не имели права любить друг друга? Кто запретил им отказаться от женщин и довольствоваться друг другом? Государство? Чем опасны они этой могучей машине? Тяжелые мысли Станислауса прервались на этом месте. Локомотив резко затормозил. Вагоны стучали и наскакивали друг на друга. Раздался треск. Все покатилось вперемешку — люди, ранцы, котелки. Тесаки звенели, карабины хлопали. Грохот наполнил темноту. Что-то трещало на крыше вагона. Пучки огня брызгали вокруг. Станислаус прыгнул к люку. Второй огненный шквал загнал его под вагон.
— Тревога!
— К оружию!
— Выходи из вагонов!
— На нас напали!
— Пресвятая богоматерь, не забудь про мой амулет!
— Карабин украли!
Все снова затрещало; шипел и брызгал бледный огонь.
— Третий взвод, ко мне! — раздался хриплый голос вахмистра Цаудерера.
После того как в Вене с поезда сняли лейтенанта Цертлинга, взвод Станислауса остался бел начальника. Двери вагонов откатывались со скрипом. Застрочил пулемет. Посыпались ружейные выстрелы.