Чудодей
Шрифт:
Сформировали группу преследования. Возглавить ее было приказано вахмистру Цаудереру.
— Доставить сюда дезертира живым или мертвым, или я в порошок вас сотру!
Станислаус сидел в углу сарая для вьючных животных и размышлял. Как далеко мог уйти Роллинг? Догонят ли они его? Путь Роллинга в общих чертах известен Станислаусу, надо что-нибудь предпринять в помощь товарищу; но мог ли он оставить Вайсблата? Допустить, чтобы тот шел навстречу смерти? Роллинг — Вайсблат, Вайсблат — Роллинг.
Станислаус пошел в канцелярию. Он заставил себя идти медленно. Он осведомился на почтовом пункте о письмах,
В канцелярии творилось черт-те что. Вахмистр Цаудерер готовился в поход. С побледневшим лицом он заворачивал котелок в одеяло. Снаряжение для атаки! Крышка походного котелка тарахтела в дрожащих руках вахмистра.
— Прошу зачислить меня добровольцем в группу преследования, — сказал Станислаус.
— Что? — вахмистр сорвал со стены фотографию своих детей и спрятал ее у себя.
— Прошу зачислить меня добровольцем…
— Хорошо, солдат, будешь моим связным, понятно?
Группа Цаудерера три дня находилась в пути. Полдня они шли в восточном направлении.
— Куда его понесло? Перебежчик на Восток! Здоровый человеческий инстинкт понес его на Восток, понятно? — Вахмистр Цаудерер был доволен своей великолепной догадкой.
К полудню связной егерь-кавалерист испросил разрешения поразведать немного местность во время привала.
— Хорошо, солдат!
Через два часа кавалерист Бюднер принес сведения об одном болоте, непроходимом болоте. Его надо обойти с севера.
— Хорошо, солдат, двинемся на север, а дойдя до конца болота, повернем снова на восток, понятно?
Они обошли болото в северном направлении, наткнулись на твердую землю и, повернув на восток, снова вышли на болото, которое им пришлось обогнуть севернее.
На второй день к полудню они набрели на лагерь второй роты их эскадрона. Горячая встреча. Никаких следов Роллинга. Водка ходила по кругу.
— Да здравствует война в Карелии!
На утро третьего дня они зашагали по направлению к собственному лагерю. Цаудерера угнетало плохое настроение. Его маленькая головка была и вовсе пуста от похмелья.
— Как бы это мне не стоило моего поста, — сказал он своему связному и съежился, точно воробей перед скворешней. — Но не лезть же в болото, не лезть же на смерть?
К обеду связной Бюднер принес хорошие вести для своего вахмистра. Бюднер обнаружил посреди болота стальную каску. Это была стопроцентная немецкая стальная каска.
— Засосало нашего дезертира, понятно? — Цаудерера охватило необыкновенное усердие. Спилили деревья, построили нечто вроде плота, добрались на нем до середины болота и извлекли оттуда стальную каску. Теперь каждый мог видеть, что это каска Роллинга, так как на кожаной прокладке химическим карандашом была написана его фамилия. Ускоренным маршем они вернулись в лагерь, чтобы сообщить об успехе группы преследования.
22
Станислаус получает письмо с неба, ловит себя на злобных мыслях и видит, что опекаемый им поэт стремительно идет к гибели.
Пивовар Бетц с удовлетворением принял рапорт ротного командира.
— Засосало, и правильно. Нечего сказать, хорошенький пример!
Да и почта принесла приятные вести из Баварии. Ящик с шубами доставлен каким-то отпускником. Этому человеку выдали три кружки крепкого пива и закуску. Большое спасибо, ну а как обстоят дела с финскими меховыми ботинками, — у нас поговаривают, что нынешней
Капитан медицинской службы доктор Шерф отпустил Вайсблата, который, лежа в санбате, по-прежнему настойчиво требовал, чтобы ему дали крылья. Пусть с этим помешавшимся на крыльях поэтом возится кто хочет. У Шерфа к данному случаю нет интереса. Он не психиатр, он прибыл сюда, чтобы освобождать солдатские тела от раздробленных рук и ног.
В сумерки над лагерем кружил один-единственный русский самолет. Пулеметы были поставлены на позицию и плевались светящимися пулями — этой азбукой Морзе, которую применяет смерть, посылая свои сигналы в пряный лесной воздух. Пивовар Бетц стоял на откосе окопа и смотрел в полевой бинокль. Рядом находился вахмистр Цаудерер. И он старался стоять прямо, чтобы походить на ротмистра, однако тщательно скрываемое чувство страха так и гнуло его к земле. Хотел этого Цаудерер или не хотел, ноги его непроизвольно подгибались. Ротмистр Бетц опустил бинокль и прыгнул в окоп:
— Однако этот забияка Иван здорово швыряется!
Слова ротмистра как бы разрешали Цаудереру испытывать страх. Вахмистр скатился в окоп. Вот когда началось будущее, началась война. Бетц и Цаудерер прислушивались, полузакрыв глаза. Ни выстрелов, ни взрывов. Самолет улетел. Что-то тихо шелестело и потрескивало в листве. На лагерь сбросили листовки.
Едва началась тревога, как вожатые поспешно отвели животных вглубь, под защиту леса. Станислаус лежал рядом со своей лошадью и прислушивался к рокоту самолета. Оно то приближалось, то отдалялось. Совсем как жужжание шершня. Мыслями Станислаус перенесся во времена своего детства. Вот он дома, в кухне своей матери Лены. Где-то у окошка зажужжал шершень, вот он сел на плиту, а вот он уж на шкафу, что стоит в углу. Станислаус видит своего отца, который пытается матерчатой туфлей убить шершня. Отец Густав чудодей. Станислауса вдруг осенило, он понял все: нужда толкнула отца на чудотворство. Он, Станислаус, по тем же причинам заставил Богдана связать ведьму. Неужели вся жизнь — это замкнутый круг? Коловращение вокруг себя? Не потому ли молодые люди повторяют то, что делали старики, ибо злодеяний и нужды на земле не становится меньше.
Кусок бумаги величиной с почтовый листок упал перед пасущейся лошадью. Лошадь фыркнула, мотнула головой, но продолжала пастись. В самом деле, с неба упало письмо с фотографией улыбающегося Роллинга. У Роллинга слегка усталый взгляд, но улыбка — настоящая. Никто на свете не смог бы заставить Роллинга засмеяться, если он этого не хотел. Станислаус искал на лице Роллинга упрека, легкого упрека своему бывшему товарищу Станислаусу Бюднеру. Не залегла ли здесь в углу его рта едва приметная ироническая складка? Станислаус прочел, что сообщал ему Роллинг: «Кончайте! Переходите к нам! Думайте о Германии! Не повинуйтесь банде разбойников!»
Станислаус до тех пор мял бумажку, пока она не стала величиной с ноготь большого пальца. Он спрятал ее под крышку своих карманных часов. Эти часы он купил, когда был еще учеником пекаря и cand. poet., чтобы хорошо использовать свободное время для учебы. Часы висели на цепочке, подаренной ему толстой лесничихой в день конфирмации.
Воздушная тревога кончилась. Смерть унесла свои бомбы. Сбросили только одну бомбу, да и ту с листовками. Их прислал рабочий-цементщик Отто Роллинг. Егери третьего эскадрона сновали взад-вперед и, пользуясь темнотой, собирали между деревьями письма Роллинга.