Чудодей
Шрифт:
«Все к лучшему» — таков был девиз этих сектантов. Чем чаще Бернгард Вонниг с ними встречался, тем ревностнее старался следовать их принципам. Но это было не просто. Вот, например, сороки клюют еще не созревшие початки кукурузы. Разве это к лучшему?
— Сороки призваны возбуждать изобретательский дух и мышление человека, — отвечали ему.
Бернгард Вонниг долго размышлял и додумался до того, что человек и впрямь уже кое-что изобрел для борьбы против этих проклятых птиц. Он купил мелкокалиберное ружье и стрелял по сорокам. Все могло бы быть в порядке, но Вонниг не всегда попадал. Тогда он снова поразмыслил, напряг свой изобретательский дух и соорудил пугало. Впрочем,
То, что горох начинал прорастать лишь весной, а не зимой, было к лучшему; как бы в противном случае его ростки переносили морозы? К лучшему было и то, что яблоки росли на ветвях деревьев, где их грело солнце и обдувал ветер; ведь если бы они росли в земле, как, например, картофель, то как можно было бы предохранить их от гниения?
Однако внезапно произошло нечто такое, что опять оказывалось вовсе не к лучшему — Бернгарда Воннига призвали в армию. Он долго раздумывал над этим, но так и не нашел объяснений для военной службы. Он расспрашивал деятелей секты, как ему быть. Те отвечали:
— Государство, в пределах которого мы пребываем как гости, запретило нашу семью, семью нашего священного братства. Разум велит нам теперь молчать и заговорить снова лишь тогда, когда настанет наш час. Все к лучшему.
Так садовник Бернгард Вонниг отправился в армию, не получив ответа на многие вопросы.
Богатый крестьянин Альберт Маршнер жил в Мекленбурге, в деревне Пазентин. В одной из тех немногих мекленбургских деревень, где не было ни рыцарских имений, ни дворянских вотчин — словом, никаких барских поместий. Поэтому двое самых богатых крестьян считали своим долгом играть роль местных бар.
— Что слышно нового у Маршнера и Дина? — спрашивали при встрече друг дружку бедняки.
Дин соблазнил красивую батрачку, за которой увивался Маршнер, и девушка забеременела. В отместку Маршнер случил своего кобеля-таксу с овчаркой Дина — то-то будут уродливые щенки! А когда Маршнер пошел охотиться, то Дин подстроил все так, что тот стрелял по чучелу лисы, а к чучелу была прикреплена записка: «г…му стрелку, привет от соседей». Маршнер не остался в долгу и так размалевал белилами диновского вороного, что тот стал похож на зебру.
Стремление к мировому господству, которым был одержим диктатор с куцыми усиками, не миновало и Мекленбурга. Те, кто раньше других воспринял это стремление как свое личное и жил и действовал в соответствии с ним, стали наместниками новой власти. В Пазентине таким наместником оказался Дин. Когда богатей и грубиян Маршнер спохватился — было уже поздно.
Однажды в воскресенье Маршнер увидел, что Дин шагает в церковь в глинисто-коричневой куртке с кантами, затянутый портупеей и с кинжалом у пояса. Ах, черт подери! Дин стал царьком деревни. Маршнер задумал месть.
Дин проводил много времени в разъездах, он ездил то в окружной, то в областной город. Он пыжился от величия — глава деревни! — и от боевого разбойничьего задора. Его жена должна теперь носить волосы венцом, как Гретхен, и вообще во всем стать насквозь немецкой и германской. Ей хотелось стать заодно уж и образцовой немецкой матерью, но Дин то и дело где-то на стороне портил свою германскую кровь. Однажды в воскресенье в церкви во время молитвы Маршнер поймал на себе взгляд истосковавшейся по мужской ласке фрау Дин и в тот же вечер отправился к ней. Он сказал, что пришел покупать теленка, и мягкая солома в телятнике стала брачным ложем для него и похотливой жены Дина.
Это явилось одним из
Но Маршнер не упускал случая во время попоек поговорить о том, что вот, мол, некоторые персоны, лезущие в деревенские маршалы, предоставляют делать детей за них другим, более здоровым и плодовитым крестьянам. Дин узнал об этом и во время тактических занятий и атак на форты-сараи и крепости-скирды яростно гонял новоиспеченного штурмовика Маршнера. Тогда Маршнер во время очередной попойки в деревенском трактире подговорил ночного сторожа вымазать почетный кинжал Дина горчицей. За это ночной сторож смог бесплатно привести свою тощую коровенку на случку к чистопородному племенному быку Маршнера.
Так соперничали деревенские воротилы — то один одолевал, то другой, — пока Маршнера не осенила самая замечательная в его жизни мысль: он подал заявление о добровольном вступлении в ряды защитников отечества. Вот уж Дин удивится и схватится за свой кинжал, когда Маршнер заявится в деревню лейтенантом, а то, чего доброго, и капитаном! Но тогда уже никто не будет принимать всерьез жалкого деревенского начальника Дина.
Мать Али Иогансона была батрачка — высокая и неуклюжая девка. У нее были мужские руки, рябое лицо и голубые детские глаза, полные печали и жажды любви. Но кто в угрюмой фрисландской деревне мог полюбить батрачку Фрауке? Никому из местных парней не нравилась рябая великанша. Все они боялись заразиться оспой, изуродовавшей ее лицо.
Однажды в деревню пришли цыгане. Бойкий молодой цыган охотно взял у Фрауке несколько серебряных монет и кусок окорока, а ночью на сеновале взял и ее любовь. Цыгане легки на подъем, непоседливы, словно ветер. Уже на следующий день парень распрощался, сытый любовью и обильно снабженный в дорогу. А батрачка Фрауке осталась, и все в деревне, потешаясь над Фрауке, нетерпеливо ожидали появления на свет цыганского младенца.
Ребенок родился белобрысым, голубоглазым и таким же крепким, как мать. На первых порах не было никаких поводов для шуток. Но после родов Фрауке стала настоящей медведицей. Стоило нанимавшему ее крестьянину пренебрежительно отозваться о мальчике, как она бросалась на обидчика и немедленно уходила с его двора. Так она по нескольку раз в год меняла хозяев и таскала сына, как самое драгоценное сокровище, в своем сундучке, поверх всех пожитков. Вскоре крестьяне привыкли к этому «приданому», так как Фрауке, если ее оставляли в покое, работала за двоих.
Мальчика назвали по отцу — Али, вырос он на полях. Его убежищем были стога и густые кустарники. Десятилетний Али таскал бревна и строил, играя, рубленые домики. Глядя на него, хозяева ждали, когда подрастет молодой батрак-силач. С десяти лет Али стали давать работу. Правда, мать оберегала его и лапами медведицы отстраняла слишком тяжелые поручения, но и ей были по душе те несколько грошей, которые в конце месяца она получала за работу Али и прятала в своем сундучке.
В школу Али ходил только зимой. Учитель встречал его неласково и называл прирожденным бездельником. Несколько раз Али, разозленный насмешками, подзадориваемый озорными и жаждущими развлечений крестьянскими ребятами, швырял за окно «парту штрафников», за которой вынужден был восседать. А если он не успевал во время урока переписать задание, то снимал классную доску и уносил ее на спине домой.