Чудом рожденный
Шрифт:
И снова мальчишка вспомнил про толстогубого и задумался. Потом спросил:
— А сейчас чья ковурга?
— Того, кто ее жарит.
— Почему же толстогубый сын мельника ест ее один, да еще нас дразнит?
«Была бы у твоего отца мельница, ты бы ел халву», — подумал Нобат-ага, но, не желая огорчать сироту, сказал:
— Жизнь, верблюжонок, — ложка, пущенная по кругу. Сегодня сын мельника ест ковургу с кишмишом, завтра ты будешь есть плов с цыпленком…
Мальчишка даже проглотил слюну от такого пророчества, а старик продолжал свой рассказ.
— Теч-сердар, увидев, что в нашей долине земля тучная и вдоволь воды, решил тут остаться.
— А где он — Герат?
— В Афганистане.
— Это дальше аула Чачи?
— Подальше, мой хан, подальше.
— Так где же?
— В верховьях реки Теджен.
— Никогда о такой речке не слышал!
Издалека раздался детский голос:
— Кайгысыз!.. Хе-ав!
Мальчик рванулся было на зов, но задержался и спросил:
— Нобат-ага, ты посидишь? Не уйдешь?
— Ступай, верблюжонок, ступай! Я подожду… Кайгысыз исчез за пригорком и минут через пять, запыхавшись, вернулся к старику.
Старик и верблюжонок
Значит, в Герате началась война? Задремавший старик принял эти слова как свежую новость.
— Не может быть! — удивился он. — Кто тебе сказал?
— Ты же сам говорил!
— Ох, старость, старость, — закряхтел Нобат-ага. — Конечно, сам и сказал… Гератский хан не мог тогда справиться с врагами и позвал на помощь Теч-сердара. Тот отправился в Герат то ли с сотней, то ли с тысячью нукеров… воинов.
— С тысячей всадников?
— Никто не знает, сколько их было. Теч-сердар никогда не называл числа. Говорил: «Сколько надо, столько и было».
— Значит, отец воевал?
— Мало сказать — воевал! За три дня он разбил врагов Гератского хана. А потом целую неделю в Герате шло торжество. Только получилось, как сказано у Махтумкули: «Веселившиеся с утра, после полудня не смеялись». У хана разграбили казну. Воры оказались ловкие, никто не мог отыскать концов, и главный советник сказал хану: «Мы бессильны!» Хан рассвирепел. «Что ж, говорит, казну ограбили с помощью аллаха?» «Может тут другое, — говорит главный советник, а сам весь дрожит, — разве кто из верноподданных осмелится протянуть палец к казне вашего величества?» «Что ты хочешь сказать?» «В казну забрались чужие руки», — прошептал главный советник. «Чьи руки?» «Язык не повернется сказать!» «Приказываю!» «Вы, должно быть, знаете, что три дня назад Теч-сердар отправил на родину отряд всадников. Говорят, что несколько коней ушли под вьюками…» «Что же ты молчал?» «Мы не осмелились огорчать ваше величество. Только я готов поклясться, что насчет казны был приказ Теч-сердара». Хан сгреб красную бороду в кулак и задумался.
— Выходит, что отец мой был вором? — побледнев, спросил Кайгысыз.
— Потерпи, верблюжонок, слушай дальше. «Может, ты ошибаешься?» — сказал хан. «Клянусь кораном, это Теч-сердар! — повторил советник. — Не зря он торопится на родину». Что делать хану? Позвал он к себе Теч-сердара, а прямо его спросить: «Ты, мол, украл?» — тоже не решается.
— Почему? — упрямо добивался правды Кайгысыз.
— Боялся твоего отца. Рассердится Теч-сердар, порубит гератское войско, заберет остаток казны — только его и видели! Поэтому хан начал разговор
Нобат-ага распалился от собственного рассказа и уже сам не мог бы отличить в нем правды от выдумки.
— Эх, ошибся отец!.. — тихо сказал мальчишка,
— А что бы ты сделал на его месте?
— Забрал всю казну.
— Это бессовестно, хан мой,
— А клеветать совестно?
— Теч-сердар был мудрым вождем, далеко видел. Он знал, что правда выплывет наружу, надо только потерпеть.
— У меня не хватило бы терпения, — сурово сказал мальчишка.
— Это плохо. А вот гератский хан, поняв, что зря оскорбил Теч-сердара, сам взялся за розыск и оказалось, что кражу совершили казначей и главный советник.
— Негодяи!
— Гератский хан повесил обоих.
— Правильно сделал!
— Потом… — сказал Нобат-ага и задумался.
Он смутно вспоминал то, что сам слышал от других, — как хан посадил на верблюдов дочерей главного советника и казначея, отправил их в подарок Теч-сердару и попросил у него прощения. Он смутно вспоминал, как стройная Баныгуль появилась в ауле, как она стала женой Теч-сердара.
Не выдержав долгого молчания, Кайгысыз спросил:
— Так что же было потом?
— Потом гератский хан навьючил на верблюдов дорогие подарки, отправил их твоему отцу. Вместе с подарками послал своего помощника, чтобы тот от ханского^ имени попросил у сердара прощения,
Кайгысыз вдруг почувствовал, что ему очень хочется есть, и невольно спросил:
— Куда же делись эти подарки?
— Не торопись, верблюжонок, дойдет речь и до них.
— А отец еще раз ездил в Герат?
— Отец, отец… — вздохнул Нобат-ага и погладил мальчика по жестким волосам, — давно он ушел из этого мира…
Кайгысыз опустил голову, поскреб землю обломанным прутиком и прошептал:
— Мне кажется, что я тоже помню, как положили отца на что-то длинное-длинное, как лестница, и унесли. А маму не помню.
— Твоя мама была красавица, отец ее очень любил, — старик заглянул в лицо Кайгысызу.
Глаза у мальчика были карие, такие же, как у матери. Теч-сердар и старшие братья Кайгысыза — все синеглазые. Нобат-ага вздохнул:
— Да, верблюжонок, как бы ни горела душа, мы не и силах ничего изменить. Жизнь — гнилой орех. Грызешь, грызешь, а раскусишь — горечь.