Чудом рожденный

Кербабаев Берды Мурадович

Сары, покрасневший до корней волос, молча вышел из комнаты.

— Здорово! — сказал Овезбаев. — Так и надо!..

Кайгысыз молча смотрел в окно, — там вдали за корявыми стволами карагача и пышными темно-зелеными кистями арчи укрыта площадь. И выцветшая колокольня собора Михаила Архистратига… Приземистые колонны здания управления Средне-Азиатской железной дороги… Овезбаев проследил за его взглядом и почувствовал, что он в эти минуты не видит города и что не стоит нарушать эту глубокую задумчивость.

— Если бы все дороги были прямыми… — после долгого молчания сказал

Атабаев. — Я вспомнил сейчас, как стоял на коленях перед трупом своего брата, которого может сам и убил. Стоял на коленях… Этот мальчишка сказал сейчас, что религию и традиции надо судить по законам революции. А эта моя встреча в степи после боя? Встреча с трупом. Это тоже закон революции. И его никто не выдумал. Жизнь сложила.

Вечером в вагон Атабаева пришел Сергей Прокофьевич Тимошков. Теперь он был военным комиссаром области. На столе появился графинчик, хотя Атабаев не очень любил водку. Но как не выпить, вспоминая годы гражданской войны?

Тимошков пришел без дела, просто повидаться с фронтовым другом, вспомнить старое, но очень быстро от воспоминаний друзья перешли к сегодняшнему дню.

— Фронт еще не кончился, — сказал Атабаев.

— Ещё бы! — согласился Тимошков.

— Не вам, конечно, я должен объяснять, что должность командующего вооруженными силами области сейчас нелегка. Сбежавший вчера Ходжакули-хан может завтра появиться снова. Может и Джунаид-хан попытаться занять свое старое место. У Хорезмской республики нет сил противостоять. Ещё не те нужные там руководители. По сути там у власти — опять же баи. И хотят они или не хотят, но Туркестан поможет им. Собственно, даже не Туркестан, а мы — туркмены. Каковы наши здешние военные силы?

— На сегодняшний день достаточно.

— А на завтра?

— А на этот счет у меня есть докладная, написанная на имя военного комиссара Туркестана и на ваше имя. Разрешите послать за ней?

— Посмотрим потом. Если будет столкновение с Джунаидом, основные силы придется переправлять через Каракумы?

— Так точно.

— Помимо всего остального, хватит ли у нас проводников и толмачей?

— В этом вопросе хромаем, Константин Сергеевич.

— Значит, надо обдумать проект боевой подготовки с учетом безводности пустыни.

Атабаев вдруг вспомнил, как вчера поезд шел в пустыне между Ак-Су и Гяурсом, как с холма на холм перебиралось стадо джейранов, как красиво вдруг замелькали их коричневые спины, беловатые сухощавые ноги…

— Кони у вас есть? — спросил он Тимошкова.

— Для борьбы с Джунаид-ханом, пожалуй, недостаточно.

— Я не о том сейчас…

— А, собственно, для чего же ещё кони?

— Для охоты.

— Вы думаете?.. — Тимошков решил, что председатель Совнаркома имеет в виду жалобы населения на то, что некоторые командиры охотятся. — Прошу вас не верить пустым разговорам.

— Как это пустым?

— У нас на учете все патроны.

— Я и не прошу у вас патронов.

Тимошков пожал плечами.

— Так о чем же мы говорим?

— Об охоте. Я прошу у вас коня, чтобы поехать на охоту. Коня прошу!

— Когда же вы собираетесь ехать?

— Сейчас.

Шёл второй час ночи. Тимошков

не мог представить себе, что Атабаев говорит серьезно.

— Я ещё никогда не видел вас под хмельком, Константин Сергеевич, — обидчиво сказал он.

— Вы хотите сказать, что я пьян?

— Ну, разве трезвый отправится на охоту в два часа ночи?

— Если мы сейчас сядем на коней и отправимся к Гяурсу и Ак-Су, то как раз начнет светать, пока доедем. А лучшая охота на рассвете.

— Если вы хотите поесть джейраньего мяса, можно отправить двух метких бойцов…

— Да ведь все удовольствие в самой охоте!

Тимошков прекрасно понимал, что все удовольствие в охоте, а не в джейраньем мясе, но ещё лучше понимал, что председателю Совнаркома опасно отправляться ночью в пустыню.

— Можно позвонить? — спросил он Атабаева.

— Пожалуйста, только с одним условием, — лукаво улыбаясь, сказал Атабаев. — Нам нужны только два коня и один красноармеец. Попрошу больше никого не беспокоить.

Тимошков, действительно, решил направить в пустыню целый взвод. Видя, что его намерения разгаданы, он попытался найти другой выход.

— Может возьмем с собой Сары Нурлиева или Овезбаева?

— Я же сказал, что мы поедем втроем.

Единственным утешением Тимошкова было то, что он посадил Атабаева на красивого, но тихоходного конягу, а сам сел на резвого жеребца. Известно, что Кайгысыз забывает на охоте обо всем на свете, а теперь можно быть спокойным, — не скроется из виду в пустыне.

Размышление о власти

В июне 1923 года Кайгысыз Атабаев с новым назначением ехал из Москвы в Бухару. За окнами правительственного вагона зной, пыль, шторы приспущены. За четыре дня пути он столько надиктовал стенографистке, что на тележке не увезти. Он то ходил по салону, заложив руки за спину, то рылся в бумагах, заглядывал в книги, разбросанные на столе, то яростно вытирал полотенцем лицо и шею.

Но каково же в этом пекле несчастной стенографистке?

— Марина Петровна, вы должно быть проголодались?

Ещё бы — повар уже два раза заглядывал в салон.

— Могу ещё потерпеть.

— Боюсь, что похудеете за дорогу.

— Давайте дальше. Последняя фраза у вас не закончена: «Не прислушиваясь к справедливым требованиям народов, бухарские националисты…»

Атабаев рассмеялся.

— Не прислушиваясь к требованиям желудка… Идите, Марина Петровна, пообедайте и отдохните.

Атабаев подошел к окну, поднял штору. На пустынном горизонте догорал малиновый закат. Вдоль пути клонились на ветру тоненькие стволы запыленных зеленовато-серых карагачей. За ними — беспредельная даль. Это снова родные края — однообразные просторы среднеазиатских степей. Как давно позади та зима, когда впервые он увидел Россию, Москву. Сколько исколесил он дорог с тех пор… И нигде так хорошо не думается, как в пути, в вагоне. В кабинетной бессонной сутолоке теряешь перспективы и масштаб. А здесь, когда поезд мчится, несет тебя, покачивая на рессорах в хвосте состава, — именно в эти часы ты сам как бы останавливаешься и думаешь, обхватив себя руками, думаешь, думаешь…