Чудовища
Шрифт:
— Ладно, — прервала его я. — Среди вас был тяжелораненый. Человек, похожий на неандертальца…
— Так это не человек! Вырожденец!
— Пусть его приведут.
Обернувшись, он быстро отдал приказ двум молодчикам в пластинчатой броне, и те резво побежали в сторону ворот. Толпа охотно расступалась.
— И как ты только мог нарушить первый закон роботехники?
— Я? Когда? — растерялся Валерий. — Да никогда!
— А как же сжигание людей заживо?!
— Говорю же! Вырожденцы не люди! Это потомки метаморфов, переживших ядерную зиму!
— Кто-нибудь видел, как они метаморфировали?
— Нет!
— Что?
— Скрещивания между людьми и измененными метаморфами могут привнести в человеческий генофонд нежелательную ДНК и видоизменить людей до неузнаваемости! Все, что я делал, — это только защищал людей!
— А разве повышенная радиация не должна была стереть всех метаморфов с лица Земли-12?
— Конечно, — кивнул робот, — на это мы и рассчитывали. Но немного просчитались. Метаморфы чрезвычайно чувствительны к радиации только во время метаморфоз — в период ускоренного деления клеток. Если же они не метаморфируют, то их устойчивость не ниже, чем устойчивость тех существ, облик которых они приняли!
— Как люди пережили ядерную зиму?
— В бункере! Силами роботов-строителей его быстро соорудили. Но спустя несколько лет случилось масштабное землетрясение, разрушившее почти всю инфраструктуру бункера.
— Людям пришлось покинуть его досрочно?
— Да, — кивнул Валера, — а спустя еще полгода вход в бункер оказался под завалами. К счастью, уровень радиации не представлял опасности для людей. Но из-за тяжелых условий жизни земляне были вынуждены заниматься исключительно выживанием, поэтому сохранение знаний оказалось под вопросом. Много техники вышло из строя по разным причинам, но в основном она не выдержала повышенной радиации на поверхности.
Наконец привели «шерстистого неандертальца», и я смогла лицезреть кровоподтеки на его лице, запекшуюся кровь на груди, а также почувствовать отвратительный запах пота и крови. Отодвинув в сторону его жесткую одежду, я увидела изношенные бинты с пятнами крови. Судя по всему, под ними скрывалось пулевое ранение. Похоже, пробито правое легкое, но кровотечение уже остановилось. Просто невероятно, и как только он в живых остался?
— Ему срочно нужна медицинская помощь, — заметила я и, обратившись к «неандертальцу», спросила: — Как тебя зовут?
— Михей.
— Пойдем с нами, Михей.
Зажимая носы, мы усадили его на заднее сиденье вездехода, робот Валерий устроился рядом, и я завела мотор.
Добрались мы до космолета еще быстрее, чем до их селения. Провели Михея до медотсека и положили на кушетку под роботом-хирургом. Медотсек наполнился смрадом, но мы стойко его сносили.
Михей заметно напрягся, увидев над собой железного спрута со множеством непонятных ему инструментов.
— Не бойся, — попросила я, — давай я сниму с тебя кофту.
— Это короткий кафтан, — поправил Михей, позволяя стянуть с себя окровавленную одежду. Теперь на нем остались одни штаны и валенки. Вся грудь и руки были покрыты черной шерстью.
Я нажала несколько кнопок на голографическом экране, и робот-хирург просканировал его грудную клетку. Вскоре я увидела изображение
— Три ребра сломаны и пробито правое легкое, — заключила я и нажала еще несколько кнопок, отдавая роботу-хирургу распоряжение приступить к процессу исцеления.
Железные щупальца ловко засуетились над раной Михея: разрезали старые бинты, кололи местную анестезию, а также начали удалять шерсть вокруг раны и доставать куски пули. Или это называется дробью? Впрочем, неважно. Михей только молча наблюдал, выпучив глаза и затаив дыхание.
— Так, говоришь, ты защищал людей от потомков метаморфов? — обратилась я к Валерию.
— Да, — кивнул тот, снял с себя дурацкую позолоченную шапку и пригладил черные волосы.
— А та нелепая политеистическая религия? Это ты ее придумал? — И, не дожидаясь ответа, я добавила: — Зачем?
— Не так страшно отсутствие знания, как наличие заблуждений. Но если с заблуждениями человек еще как-то мирится, то отсутствие знаний он не способен выдерживать абсолютно. Ему обязательно надо все знать, ведь не знать страшно и опасно. Поэтому если он не знает ответов на какие-то вопросы, то обязательно их придумает. Заселит неведомые земли причудливыми чудовищами, небеса — богами, а в начало времен поместит процесс творения, настолько красочный, насколько ему позволит воображение. А воображение у людей дай Боже! Уж я-то знаю, пронаблюдал все эти процессы мифотворчества. И чего только не придумывали! Так почему бы не взять процесс создания легенд под контроль и не направить его в максимально полезное для человека русло?
Надо же, какой философ! Так и не скажешь, что робот-компаньон, ведь они в основном для секса и досуга разрабатывались. Наверняка его прошлая владелица какой-то философией и мифологией увлекалась. Я бы не удивилась, если славянским язычеством.
— Сжигать людей… пусть не людей, а похожих на них существ во славу богов — это, по-твоему, полезное русло?
— Видите ли, хорошо, когда есть развитая наука, тогда практически каждое явление можно изучить и понять более глубоко. А если этого нет, то что остается? Прибегать к жестокостям в целях выживания. Чем меньше развития науки, тем больше вынужденных жестокостей. Это у вас есть медицинские приборы, с помощью которых можно исследовать вырожденцев и узнать, насколько они опасны. Вы даже можете подредактировать их гены, так что от чистокровного человека и не отличишь. При таких возможностях любые идеи про чистоту расы и неприемлемость межрасовых браков становятся неактуальными, разве не так?
— Определенно, — согласилась я.
— Но когда вместо научного метода сплошное мракобесие, что остается, если не перестраховываться? Даже если при этом приходится прибегать к жестокостям, то что с того, если на кону выживание популяции?
— И все-таки я не вижу большой пользы во всех этих глупостях про Перуна, Даждьбога и прочих персонажей древнего народного творчества, — настаивала я.
— Неважно, какими персонажами человеческое воображение заселяет неведомые области, важно, способствует это развитию или нет. Ну вот, например, каждая религия содержит в себе учение о важности нравственности, разве не так? — Не дожидаясь ответа, он продолжил: — А нравственность способствует выживанию!