Чудовище для красавца
Шрифт:
— А если заказать… Знаешь, тем, кому святого в жизни нет? — Онёр не отпускала идею избавиться раз и навсегда от конкурентки. — Её и лекаря в лесу прикопают, сожгут карету, сгубят лошадей. Никто не сможет доказать, указать на душегуба.
— Онёр, душа моя, ты меня пугаешь. Как можно так спокойно говорить о чей-то смерти? Тем более её накликать!
— Прости, — вновь потупилась Онёр и вздохнула, — я просто сильно тебя люблю. И думаю, ты достоин большего, чем эта калека.
— Мы достойны, — сжал её руки в своих мужчина.
Онёр польщённо улыбнулась и спросила:
— А не расскажешь
— Зачем тебе? Обычный договор.
— Ну, интересно. Иногда бывают очень странные условия.
Леонар колебался мгновение, другое и неохотно ответил:
— Прости, но я права не имею открывать его детали. Даже той, кого так люблю.
Служанка помрачнела, скрывать досаду она умела.
Сухая колючая трава безжалостно хлестала ноги. Даже чулки не защищали от ранящих ударов. Но Химемия не сбавляла темп, с разбега ухнула в заросли борщевика, хорошо уже сушеного. Его сменил жуть какой колючий репейник. К витой изгороди выбралась кикимора обыкновенная, старательно претворяющаяся мумией: вся в репейных головках на сбившихся бинтах, одежда в дырках, в глазах огоньки азарта.
Она проползла под витой изгородью, оставила ей на память кусок платья, зато успела затаиться и разминуться с виконтессой. Графиня знала: столкновение со старшей женщиной поместья ничем хорошим для неё не кончится. Застучали подкованные сапожки, захрустели мелкие камушки на дорожке, и мадам Левизия прошла в сторону фонтана.
Улучив момент, Химемия пересекла дорожку и оказалась в соседних зарослях усыхающих цветов, печально свесивших лысые головки. Пролезла под кусты. Едва не заскулила – шипы розы ножами впились в кожу. Рванувшись раз, рванувшись два, на третий Химемия Сеа Хичтон выбралась и достигла стены.
Прислушалась, кто-то спешил к кустам.
Садовник проскакал вдоль сада и громко забранился на мальчишек, которые розы обломали. Пошел за садовыми ножницами. Химемия выдохнула, поправила маску и сбившиеся бинты, и так ловко и быстро забралась по лазе к чердачному окну, будто не графиня, а домушница.
— Химемия, что за вид? — только и воскликнул Остин.
Ответом ему послужил горестный девичий вздох провинившегося ребенка. Точно такой же, как, когда девочка явилась домой мокрая, в диковинных сережках из ряски и с лягушкой в руках. К печали Остина в этот раз госпожа не за лягушкой вела охоту.
Свежие бинты окрасились в красный и пришлось их бинтовать куда туже обычного. Даже маску, и ту по краям забинтовали. А на голове едва шов не пришлось делать, так неудачно пропорола кожу.
— По что такие жертвы, дитя моё?
В ответ лишь новый вздох. Как объяснить, девушка не знала. Увидела прекрасного юношу и пожелала новой встречи. Она всё поняла, когда почуяла аромат дурного снадобья от гостя «Ласточкиного гнезда». И возжелала быть рядом с человеком, от которого юное сердечко вдруг забилось чаще. Спасти.
— Но он вас не слышит, Химемия. Может, отступитесь? ... Как знаете.
Надев на тело накрахмаленную сорочку, Химемия повозилась и достала платье с меховым воротником – подарок заграничных гостей из мест, где царствует зима больше половины года. К нему не полагались пояса, и оно стекало в пол, скрывая округлости
И тут дверь чердака хлопнула, да с такою силой, что на хрупкую женщину подумать сложно. Левизия сама не ожидала подобного громкого вхождения, думала, дверь закрыта, и ударила по ней со всей немалой силой своего негодования.
— Прошу простить, — холодно произнесла она и нашла, кого искала.
Обмотанная голова со следами крови на бинтах чуть наклонилась в поклоне, ни единого клочка изуродованной кожи нельзя было увидеть, но виконтесса могла представить, и от воображаемой картины женщину едва не начало тошнить. Левизия с трудом натянула улыбку:
— Я хотела бы попросить у вас немного сонного настоя, — обратилась виконтесса к лекарю, затем к графине: — А вас уделить мне время. Сейчас. Хочу обсудить с вами семейные дела.
Химемия бросила полный надежды взгляд на лекаря, на окно, снова на лекаря (тот отрицательно мотнул головой) и поклонилась, уходя за виконтессой, которая с брезгливым видом прятала в кармане стеклянный пузырёк – залог крепкого сна.
Едва переступив порог, на тонком запястье сомкнулась покрытая морщинами рука. Девушка не издала ни звука, и позволила себя вести по лестнице, затем по коридору. К печали графини, на пути не встретилось ни одного слуги. Ей даже почудилось, будто мадам ведет её в погреб, где и придушит, закатав безвольное тело в бочонок для солений. Но Левизия завела невестку в отведенную гостье комнату. После инсценированного буйства в ней царил бардак, убраться слуги и не подумали. А давать им такой приказ никто не стал.
Свисали рваной паутиной шторы, под ногами мешались обломки стульев, у шкафа печально повисли дверки, а по количеству осколков на полу можно было бы предположить, что находишься в гончарной мастерской, у которой очень криволапый хозяин.
— Теперь слушай меня! — злая мадам развернула к себе невестку. Графиня встала прямо, ничем не показывая страх или неуверенность. Если только всмотреться в глаза, можно заметить тень беспокойства. Но, что виконтессе до чужих глаз, когда в глаза родному сыну не взглянуть. Сдалась ей его любовница. Погуляли бы пару лет и бросил бы он её. Но брак – это навсегда. — Ты не выйдешь замуж за моего сына!
Графиня наклонила в бок голову. А Левизия продолжила лютовать:
— Я знаю, что тебе нужно! Извести моего мальчика! Подставить его! Я видела ваш брачный договор! Так вот, ничего у тебя не выйдет! Я не позволю! Слышишь?! Ты слышишь меня?!
Химемия кивнула, и этот кивок расценили ответом на вопрос не о слухе, а о причине свадьбы.
— Ах ты ведьма! — Левизия ударила ладонью наотмашь и по маске пошла тонкая трещина, но и виконтесса поплатилась отбитой рукой.
Подумала мгновение и попыталась схватить маску и стянуть её. Пусть падет бесчестие на их семью. Пусть ползёт слух о доме Фаилхаит, как о семье, запятнанной позором, пусть канцелярия снимет часть привилегий, но её мальчик не пожертвует своим счастьем, не женится на калеке.