Чудовище (сборник)
Шрифт:
Хотелось полежать, отдохнуть, а уж потом во что бы то ни стало разыскать Витюню, пока деньги еще целы. Если они целы. Он услышал за спиной легкие шаги, сдержанный смех.
— Дядь, почем пол-литра?
Николай вздрогнул, но не обернулся. Детский высокий голос вонзился иглой в затылок.
— А он язык проглотил — вместо закуски! — раздался второй голосок, звонче прежнего.
Чуть сбавив шаг, Николай прислушался. Он различал шепот, которым мальчишки переговаривались между собой.
— Ну его, Петька, чего связываться! — шептал один.
— Испугался? —
— Да ты что!
— Не бойся, он же еле на ногах стоит. Даже если распсихуется — нас не догонит.
— Да-а, вон длинный-то какой, ноги как ходули, — гнул свое первый.
— Дурак ты, Петька! Эти пьянчуги все хилые, погляди-ка, он даже и догонит, так ничего не сделает, слабак.
— Не слабей нас.
— Да я ему головой в живот ткну, он…
"Какие же они жестокие! — подумал Николай и тут же стал себя успокаивать: — Все дети жестоки, они не понимают, что причиняют боль. Мучают родителей, учителей, терзают кошек. Меня вот…" Объяснить словами можно было все на свете, но понять, оправдать? Николай не мог. Ему было мучительно жалко себя, своей беспомощности. На детей ему было наплевать.
— Шли бы вы домой, уроки учить! — крикнул он, обернувшись.
Голос сорвался, прозвучал хлипко и неуверенно. Мальчишки захохотали, они рассчитывали на реакцию и добились своего. Николай понял — он допустил ошибку, промолчи он, и они бы вскоре отцепились. Теперь другое дело.
— Нашелся учитель какой!
— Сразу видно — сам в школе отличником был!
Николай заставил себя не оборачиваться больше. Ему очень хотелось поймать мальчишек, хотя бы одного, оттрепать за уши. Но он знал — не выйдет, и они были уверены в своей безнаказанности.
— А ну кыш, мелочь пузатая! — прикрикнула с лавочки одинокая бабуся, давно наблюдавшая за событиями во дворе. — Чего к человеку причепились?!
У Николая от сердца отлегло — какая-никакая поддержка, все легче, а вот попробуй он проучить мальчишек, погнаться за ними — и бабка шум поднимет, сразу же примет сторону его несознательных мучителей.
Ребята притихли. Но ненадолго. На всякий случай перешли на другую сторону улочки, подальше от скамеек, стоящих у подъездов.
— На троих сообразим? — снова пропел звонкий голос.
— Дядь, давай споем "Шумел камыш", — вторил другой.
Мальчишкам было лет по двенадцать, не больше. Проводя каникулы в городе, они жаждали развлечений и завидовали тем, кто сейчас в пионерских лагерях.
— Не споткнись, дядя!
Николай, как нарочно, чуть не упал посреди улицы — нога подвернулась. Это его разозлило. Но все же он не оглянулся назад. Ему показалось вдруг, что нечто подобное с ним уже происходило. Остро резануло под ложечкой. Он напряг память, силясь зацепить кончик ускользающей нити. Было, было точно! Но что, когда, где? Вспомнить он, как ни старался, не смог.
— Ха-ха-ха! — в два голоса прогромыхало за спиной.
— Вот я вас! — крикнула издалека бабка. Вставать ей было лень, но видно, глаза у нее оставались достаточно зоркими.
Ребята на окрик внимания не обратили — бабка была далеко. Но она
— Вот я вашим родителям-то все расскажу! — пустила она в ход свое самое верное оружие.
Ребята перестали хихикать.
— Ладно, ну его, пойдем лучше в теннис сыгранем!
— Ща, Петька, — обладатель звонкого тенорка нагнулся. Дядь, лови подарок!
Николай почувствовал боль между лопаток — консервная банка с рваными краями, отскочив от спины, загремела по асфальту. Он все-таки обернулся, стараясь унять трясущиеся губы. Ребятишки с нарочито громким смехом, размахивая руками и строя на ходу рожицы, убегали от него в сторону спортплощадки.
Домой идти расхотелось. Он злобно пнул ногой консервную банку и быстро зашагал обратно к беседке. Со стороны могло показаться, что у идущего человека нервный тик: при каждом шаге правое плечо его резко вздрагивало, поднималось кверху, а голова закидывалась назад. Прошло это не сразу.
Витюня уже был в беседке.
— Ну чего, перепугался? — захихикал он. — Нет, ты скажи думал, денюжки тю-тю?
Он перестал улыбаться, поскреб ногтями волосатую грудь.
— Доверять надо друзьям. Ладно, на первый раз прощаю, пошли в автопоилку.
Николай сунул руки в карманы.
— А ты чего убежал-то?
Витюня сплюнул, сказал, нервно подергивая губой:
— Да соседке-заразе замок починял. Договаривались на рупь, а как сделал, говорит, нету сейчас, потом отдам. Знал бы, я ей так бы починил, она у меня бы домой к себе не попала неделю, стерва!
— Да ну ее, не переживай.
— Чего? Я? Ни в жисть. Пошли-ка!
По дороге к бару Витюня деловито застегнул пуговицы на рубахе, однако голая жирная грудь не хотела прятаться под выцветший ситчик — пуговиц не хватало. Это Витюню нисколько не расстроило — мало ли, ерунда какая. Он даже насвистывал, наверное и сам не замечая этого, одну из привязавшихся мелодий нетерпимых им "буржуазных идолов" со студенческого магнитофона. Получалось неплохо, пожалуй, даже бодрее.
Николай с трудом отмечал все это. К горлу опять подкатывала тошнота, голова кружилась. Ног он не чувствовал, они были сами по себе, где-то внизу, доступные глазам, но не связанные с телом. Такое приходило не впервые и всегда до жути пугало, Николаю казалось, что он вот-вот умрет. Еще немного, совсем чуть-чуть…
Но он не умирал, да и ноги топали, не сбиваясь с выбранного направления. И страх слабел. Скукоживался. Но никогда не исчезал насовсем. Идти было надо, и он шел, почти как путник в пустыне, который знает, что если он остановится, то никогда не добредет до спасительного оазиса, и от этого будет хуже только ему и никому больше на целом свете. Надо было идти. Заветный оазис уже замаячил на горизонте. И чем меньше до него оставалось расстояния, тем шире становился шаг жаждущих.
— Тока по одной! — с серьезным видом предупредил Витюня и шумно сглотнул слюну. Так, что Николай понял — пока они не просадят в пивнушке все имеющиеся три рубля, они ее не покинут.