Чудовище (Страшно красив)

Флинн Алекс

— Не стоит благодарности, — ответил он и бросил мне мешочек с подкормкой.

Позже я срезал три самые красивые белые розы и понес их Магде. Я хотел вручить их сам, но это вдруг показалось мне глупым. Я просто положил розы возле кухонной плиты. Я надеялся, что Магда поймет, кто принес ей розы. Потом, услышав ее шаги в коридоре, я сделал вид, будто сижу в туалете, и громко попросил оставить поднос у двери.

Глава 4

В тот вечер, впервые после переезда в Бруклин, я выбрался на улицу. Дождался, пока стемнеет, и хотя в начале октября еще довольно тепло, надел длинную куртку с капюшоном. Капюшон я надвинул почти на глаза. Подбородок и щеки скрылись

под шарфом. Я шел, стараясь держаться поближе к стенам домов, поворачивался так, чтобы прохожие не видели моего лица. Там, где возможно, я нырял в безлюдные переулки. Умом я понимал, что так нельзя. Я ведь не кто-то там, а Кайл Кингсбери, сын не последнего человека в городе. Негоже мне таиться по переулкам и нырять за мусорные контейнеры, опасаясь, как бы случайный прохожий не заорал в ужасе: «Чудовище!» Я ничем не провинился перед людьми, у меня не было основания их сторониться. Тем не менее, я их сторонился, прятался, отворачивался. К счастью, меня никто не заметил. Удивительнее всего было то, что люди смотрели прямо на меня и как будто ничего не видели. Фантастика да и только.

Я знал, куда мне хочется попасть. В Сохо жил Джин Элиот, мой одноклассник по Таттл. Бывший одноклассник. Он устраивал самые крутые вечеринки (разумеется, когда родители куда-то уходили или уезжали).

Зеркало подсказало мне, что в ближайшие выходные родители Джина уедут, а он устроит очередное сборище. Конечно, мне туда не попасть. Это же не дискотека, Джин приглашал только своих. Но такой Кайл Кингсбери ни ему, ни его гостям не нужен.

Тогда зачем я туда шел? Я сам толком не понимал. Может, чтобы просто посмотреть издали. Если бы я попросил, зеркало показало бы мне всю тусовку. Однако мне захотелось увидеть это «на месте события», как выражался мой отец. Меня никто не узнает. И все же я рисковал. Меня могли схватить, принять за странного зверя, сбежавшего из зоопарка, и отправить в клетку. В общем-то, немалый риск. Но одиночество сделало меня смелым. Я устал сидеть затворником в пятиэтажном доме.

Люди проходили мимо, но даже те, кто смотрел на меня в упор, меня не видели. Отважусь ли я поехать на метро? Отважился. Я дошел до станции, которую ежедневно видел из окна. В мозг снова ввинтилась мысль: меня сейчас схватят и я поеду не в Сохо, а в зоопарк, куда мои бывшие одноклассники будут приходить поглазеть на меня. Я купил магнитную карточку на несколько поездок, спустился вниз и стал ждать поезда.

Час «пик» уже миновал, и в поезде было свободно. Я выбрал место в самом конце вагона. Раньше я ни за что бы там не сел. Я смотрел в окно, а не на пассажиров. И все равно, стоило мне опуститься на сиденье, как женщина, сидевшая рядом, тут же встала. Если бы она взглянула на отражение в оконном стекле, то увидела бы меня «во всей красе». К счастью, туда она не заглянула. Покачиваясь на ходу в быстро идущем поезде, женщина брезгливо морщилась, словно от меня воняло. Она ушла в противоположный конец вагона и уселась там.

И тогда я догадался. Она приняла меня за бездомного! Кто еще может ехать летом в теплой куртке и шарфе? Только бездомные, которые всю свою одежду тащат на себе, зимой и летом выглядят одинаково. Должно быть, прохожие на улице тоже принимали меня за бездомного и потому не обращали внимания. Я стал «человеком-невидимкой». Я мог гулять по улицам, и пока мне удается прятать лицо, никто на меня и не взглянет. Что ж, хоть какая-то свобода.

Осмелев, я оглянулся по сторонам. Никто на меня не смотрел. Кто-то читал, кто-то переговаривался с друзьями или тупо глядел в пространство.

Я доехал до станции «Спринг-стрит» и вышел из вагона, уже не соблюдая особых мер предосторожности. Теперь я шел по более освещенным улицам. Правда, я поднял шарф повыше, отчего мне стало тяжело дышать. Больше всего я боялся случайно встретиться со Слоан. Если она сдуру все-таки разболтала одноклассникам

про меня, они наверняка вдоволь посмеялись и поиздевались над ней. И теперь, столкнувшись со мной, она захочет взять реванш и доказать, что говорила чистейшую правду.

Я подошел к дому, где жил Джин. В холле сидел консьерж, так что войти внутрь я не мог. Да я и не хотел там появляться. Не хотел видеть яркий свет, знакомые лица и сознавать, что все продолжается без меня, как будто меня никогда не существовало. У входа стояла большая уличная ваза с цветами. Я сумел незаметно проскользнуть и спрятаться за ней. В воздухе разливался знакомый запах. Я высунул голову. Так и есть: красные розы. Уилл гордился бы моей внимательностью.

Думаю, тусовка началась около восьми, но и к девять к дому еще подтягивались запоздавшие участники. Я был чем-то вроде живой скрытой камеры: я видел сцены, не предназначенные для чужих глаз. Девчонки снимали трусики или глотали что-то возбуждающее. Парни хвастались тем, что лежит у них в карманах и для кого это предназначено. Клянусь, мои бывшие друзья смотрели прямо на меня, но никто меня не видел. Никто не завопил: «Чудовище!» Меня замечали не больше, чем вазу с розами. То есть не замечали вовсе. Это было и хорошо, и плохо.

А потом появилась Слоан. Не одна, а с Салливаном Клинтоном, учившимся на класс младше. Они целовались взасос. Мне показалось, что я смотрю фильм категории R [18] . Может, я и впрямь стал «человеком-невидимкой»? В конце концов, вдоволь нацеловавшись, Слоан и Салливан вошли в подъезд.

Наверху веселились. Внизу я слышал только музыку и отдельные слова, если кто-то открывал окно. Как обычно на тусовках, народ все подтягивался. Кому надоедало — сваливали, не дожидаясь окончания. Время шло к полуночи. Я устал, вспотел в теплой куртке и уже подумывал убраться отсюда. Неожиданно дверь подъезда распахнулась.

18

Фильмы, на которые подростки моложе 17 лет допускаются только в сопровождении взрослых.

— Оторвались по полной, — послышался голос Трея.

Он вышел вместе с Грейдоном Хартом, еще одним моим бывшим дружком.

— Джин умеет зажигать, — сказал Грейдон. — Это сборище куда лучше, чем в прошлом году.

— А что было в прошлом году? — спросил Трей. — Я тогда перебрал и отрубился.

Я вжался спиной в стену, желая, чтобы они поскорее ушли.

— Ты ничего не потерял. В прошлом году Кайл Кингсбери притащил озабоченную телку, и она полвечера паслась у него в штанах.

Оба парня засмеялись.

— Кайл Кингсбери. Имя из прошлого, — насмешливо произнес Трей.

Я невольно улыбнулся. Мне стало еще жарче в теплой куртке.

— Слушай, а куда девался Кайл? — спросил Грейдон.

— Вроде папочка устроил его в какой-то интернат для детей важных шишек.

— Сынок решил, что мы для него неподходящая компания?

Я внимательно смотрел на них, в особенности на Трея, ожидая от него хотя бы нескольких слов в мою защиту.

— Меня это не удивляет, — сказал Трей. — Корчил из себя супермена. Прямо на роже было написано: «Я красавчик, а мой отец — крутой ньюсмейкер».

— Придурок он, этот Кайл, — усмехнулся Грейдон.

— Еще какой. Я рад, что он убрался из нашего класса, — подхватил Трей.

Я отвернулся. Они обменялись еще несколькими фразами и ушли. У меня пылали уши и горело лицо. И этих парней я считал друзьями? Я думал, им действительно нужна дружба со мной. А они просто врали. Наверное, не только они. Все, кто мне улыбался. Что они сказали бы теперь, увидев мою мохнатую физиономию?

Не помню, как я добрался домой. Меня никто не замечал. Всем было все равно. Кендра оказалась права. Даже слишком права.