Чудовы луга

Воскресенская Анастасия

— Не разобрали еще, — пискнула Мыся. — Не успели.

— Я постираю.

Ласточка забрала таз и вышла на воздух. Постояла у дверей, зажмурившись, потому что яркий свет резал глаза. В пустом небе кружили вороны. Венцы башен озарились, иней на них холодно розовел, словно в глазурь добавили каплю свекольного сока. Вереть просыпалась. Хлопали двери, кто-то забористо ругался, всхрапывали и звенели удилами кони.

Фетт Одноухий снова вылез и выпустил Ласточку из калитки наружу.

На стене рядком болтались повешенные, много. Отшагнув,

Ласточка посмотрела на синие босые пятки ближайшего, распоясанную, в грязных пятнах, рубаху, лысую макушку и знакомо, только чуть боком уложенный на грудь щетинистый подбородок. Глаза Коновалу уже выклевали.

Она повернулась и пошла дальше, по взрытому полю, к реке. На краю холма, прямо перед спуском к пристани, был собран сруб высотой по пояс, устеленный хворостом и еловыми ветками. На ветках, прикрытые черными найльскими плащами, лежали мертвые тела. Ласточка пересчитала их — семеро. Все тут.

Она поставила на землю таз и постояла немного рядом, склонив голову и сложив руки на животе. В сухом бурьяне посвистывал ветер. Внизу, бурая на белом, лежала петля Лисицы, топорщась островками рыжего камыша. Лисица впадает в Ржу, а Ржа несет свои воды аж до Полуночного моря, за которым кончается земля.

***

— Да я уж привык, если честно, — Энебро хмыкнул и оглядел двор, на котором кипела работа. Разгребали завалы досок, волокли тачки с известью, стучали молотки и топоры. — Вечно несешься его спасать сломя голову, думаешь все, на куски порвали — ан нет, живехонек, даже с прибытком. Не первый раз.

— Действительно, повезло.

— И я о том же. Любит Герта удача, как пришита к нему. Вышибаю дверь в комнату, ну, думаю, помер, хоть глаза закрою. А там тепло, едой пахнет, младенец сопит, а друг ненаглядный шипит на меня — не трожь, мол, найлского мальчишку, это мой человек! Хорошо я его не сильно приласкал, найла этого. Не совсем уж до смерти.

Соледаго молча слушал, прислонясь к деревянной стене часовни и смотрел на распахнутые ворота главной башни. Оттуда выволокли всю дрянь и грязь, убрали мертвые тела.

По двору провели покрытого попоной Пряника, жеребец шел спокойно, не артачился, аккуратно переступал через разбросанный хлам. Навоевался, черт соловый.

— Он вчера побоище на мосту устроил, когда тебя из седла вынесло. В ворота в первых рядах вломился. А народу потоптал…

— По-моему, эту войну выиграли псы и кони.

Тут и там во дворе белели урсино, разлеглись, радуясь осеннему солнышку, или ходили за хинетами, вывалив языки и вертя хвостами.

— Надо до сильных холодов крепость в порядок привести. И все-таки ярмарка в Доброй Ловле состоится. Я, грешным делом, думал до весны здесь проторчим.

— Может и проторчим. Я то уж точно останусь, пока Герт не оклемается и не придумает, кого на кавеново место посадить.

— Похоронные команды надо назначить, — Мэл отвечал каким-то собственным мыслям.

— Крестьян наймем.

Самое

главное эти двое не обсуждали, молчали, как сговорившись.

Во время штурма Энебро обыскал всю крепость в поисках лорда Стесса, кумира своей юности. Невзрачный, закутанный в старое тряпье однорукий старик, как ни в чем не бывало сидевший внизу у пустого камина, буркнул, что Стесс мол помер, нет его больше.

— Проваливай отсюда, старик, — сказал тогда Соледаго. — Зашибут еще.

Потом уж стало ясно, кого он отпустил.

Марк покашлял, придумывая, чтобы еще сказать.

— Смотри, капитана твоего кажись в плен взяли, — Мэл показал рукой.

— Где?

— Да вон, погляди, у ворот.

Хасинто, который вышел из вчерашнего боя целым и невредимым, как заговорили его, теперь выглядел довольно грустно. Рядом шел тяжелый, коренастый мужик с сивой бородищей, и вел за руку красотку с пшеничными волосами.

— Ааа, гляди-ка, у прекрасной мельничихи отец имеется.

Мэлвир огляделся по сторонам, соображая, куда бы отступить.

Мужик решительно пер в их сторону, как кабан на случку, и волок дочь за собой. Та ненатурально всхлипывала.

Хасинто смотрел мрачнее тучи.

— Справедливости прошу, благородный сэн! — рявкнул мельник, пытаясь согнуться в поклоне.

— Слушаю, — неприветливо ответствовал Энебро.

— Вот человек ваш! Вербу мою спортил.

— Ээээ, спилил? Хасинто, тебе что, деревьев в лесу мало?

Хасинто закатил глаза.

— Верба — это дочь моя! Девицей была! На выданье! А теперь говорит, что брюхатая.

Дочь покаянно возрыдала.

Марк беспомощно посмотрел на Мэлвира, тот — на суетившихся рядом с часовней плотников. Они волокли две ярко расписанные створки.

— Девушка, он тебя принуждал? Силой взял?

— Нееет, — Верба для верности помотала головой, крепко зажмурившись.

Мельник нахмурился и отпустил руку дочери. Та мигом отбежала к черноволосому капитану и вцепилась ему в рукав кольчуги.

— Он жениться обещал! Солю целовал!

— Ну так пусть женится, — не выдержал Соледаго. — Из-за чего сыр-бор?

— А зачем мне зять-рубака? — прогудел мельник. — Чтобы он шлялся незнамо где, да мечом махал, а потом и вовсе где-нито голову сложил? Не пойдет! Я дочу не для того ростил, думал хоть будет с кем бу…эээ поговорить, вобщем. Пусть деньгу дает лучше.

— Да ты сдурел, хрен бородатый! — вызверился Хасинто. — Ты мне скажи спасибо, что я ее…

Он спохватился и замолчал, сверкая глазами.

— Хасинто, я тебе Снегири отдать хотел, — мрачно сказал Марк. — Там отстраивать наново все нужно.

Верба мигом перестала хныкать.

— Комендантом форта?

— Точно так. Рыцарский пояс получишь.

— И часовню надо обновить, — заключил Мэлвир. — Лучше начать со свадьбы, чем с отпевания.

— Он согласный! — сказала девица таким тоном, что бедняга южанин счел за лучшее промолчать.