Чудозавр
Шрифт:
— Ох! — выдохнул он. — Это было ужасно трудно. А все-таки я сделал. Кати же скорее домой: а то раньше, чем ты вернешься, они успеют пожелать какую-нибудь глупость.
Ну, конечно! Иначе и быть не могло. Роберт это чувствовал. Со всех ног пустился он домой. По дороге его очень занимал вопрос, какое именно желание могло появиться у оставшихся. Там могли пожелать кроликов, или белую мышь, или шоколаду, или хорошей погоды на завтра, или же — и это было очень вероятно — кто-нибудь мог сказать: «Что это Роберта так долго нет. Поскорее бы он возвращался!» И вот, быть может, во исполнение этого желания он, Роберт, теперь и
Роберт не жалел пяток, но, добежав до поворота, откуда была видна крыша их дачи, он вдруг широко раскрыл глаза и пошел шагом: ведь с вытаращенными глазами бежать очень неудобно. Затем он совсем остановился: дачи больше не было, и решетка, и сад — все исчезло. А где раньше была дача, там теперь… Роберт протер глаза и взглянул опять. Так и есть! Сомнений больше не было. Кто-то из оставшихся дома, очевидно, пожелал жить в замке, и вот перед глазами Роберта стоит он, высокий, гордый и мрачный, с башнями и зубцами, с узкими окнами, с глубоким рвом и подъемным мостом. А где был огород, там явились какие-то белые штуки вроде больших грибов.
Роберт потихоньку подвигался вперед и мало-помалу разглядел, что это были шатры, а между шатрами ходили вооруженные люди, да как много!
— Вот скверная история! — с жаром воскликнул Роберт. — Они пожелали быть в осажденном замке, а противный Чудозавр тут их и поймал. Это как раз на него похоже. Как было бы хорошо, если бы мы никогда не встречались с этим хитрым животным!
Там, где полчаса тому назад был сад, теперь виднелся широкий крепостной ров. Из маленького окна над воротами замка кто-то махал чем-то бурым. Роберт догадался, что этот бурый флаг был одним из носовых платков Кирилла, они никогда не были белыми с тех пор, как в комоде, где они лежали, была опрокинута бутылка с фотографическим раствором.
Роберт махнул в ответ своим платком и тотчас же почувствовал, что поступил неразумно: его сигнал, по-видимому, был замечен в осаждающем войске, так как оттуда отделились два воина в стальных шлемах и направились прямо к Роберту. На их ногах были длинные желтые сапоги, и шли они такими большими шагами, что Роберт, вспомнив о своих коротких ногах, даже и не попытался бежать. Он знал, что его самого это не спасет, а только разозлит врагов. Так он стоял, не двигаясь с места, и, кажется, это понравилось подходившим к нему воинам.
— Клянусь спасением души своей, — сказал один из них, — этот бездельник не из трусливых!
Роберт был доволен, что его назвали смелым, и почувствовал, что он и в самом деле стал похрабрее. На слово «бездельник» он не обратил внимания: он знал, что в исторических романах для юношества так часто говорят, а потому и не обиделся. Только у него явилось опасение, что он, пожалуй, плохо поймет этих воинов, по крайней мере в исторических повестях он не всегда понимал, о чем там разговаривали.
— Странное на нем одеяние, — сказал другой воин. — Не чужеземец ли он? Поведай, малец, что привело тебя сюда?
Роберт знал, что это значит: «Скажи, мальчик, зачем ты сюда пришел». И он ответил:
— Мне хотелось бы пройти домой.
— Следуй путем своим, — сказал воин, у которого
— Где обитаешь ты, юный бродяга? — спросил другой воин, у которого шлем был побольше.
— Вон там, — ответил Роберт, показывая на замок, и подумал, что, пожалуй, правильнее было бы сказать «тамо».
— Га! — вмешались длинные сапоги. — Следуй за нами, малый! Надлежит привести тебя пред очи вождя нашего.
И, поймав Роберта за ухо, повел его в стан осаждающих.
Вождь оказался самым блестящим существом, какое только Роберт видел в своей жизни: при нем были и латы, и шлем, и конь, и герб, и щит, и меч, и копье, и султан. Герб на щите был великолепный: три бегущих красных льва на голубом поле. Все боевое снаряжение было собрано с разных исторических эпох, начиная с крестовых походов и до времен Кромвеля. Шатры воинов были сделаны из лучшей парусины, одобренной военным министерством для солдатских палаток. Весь внешний вид лагеря да и самого вождя, пожалуй, кого-нибудь несказанно удивил бы. Но Роберт ничему не удивлялся, а только онемел от восторга. Ему казалось, что все именно так и должно быть: ведь с историей и археологией он был знаком не больше тех даровитых художников, которые обыкновенно рисуют картинки для детских исторических романов. Все, что видел Роберт, было «точь-в-точь похоже на картинку». И все это так ему понравилось, что он почувствовал себя еще более храбрым.
— Приблизься, отрок! — сказал великолепный вождь, когда два воина шепнули ему несколько слов. И вот он снял свой шлем с головы, потому что иначе ему неудобно было смотреть. У него было доброе лицо и длинные светлые волосы. — Не страшись, я не заставлю тебя испить горькую чашу пленника.
Роберт был очень рад этому, хотя ему все-таки очень хотелось бы знать, что это за штука такая «горькая чаша пленника» и не была ли она еще противнее настойки из александрийского листа, которую ему иногда приходилось принимать.
— Поведай мне без страха, — продолжал вождь ласково, — откуда ты и что таишь на сердце?
— Как вы сказали? — переспросил Роберт.
— Что ищешь ты совершить? Почто блуждаешь здесь одинокий средь стана суровых воинов, закованных в железо? Бедное чадо! Мнится мне, что страждет о тебе ныне сердце твоей матери.
— Не думаю. Видите ли, мама уехала, и она не знает, что я ушел из дому.
Вождь смахнул мужественную слезу, выкатившуюся из его глаза, и продолжал:
— Не бойся поведать мне всю правду, отрок. Вульфрик де Тальбот не сделает тебе зла.
У Роберта явилась мысль, что если этому доброму вождю рассказать всю правду о Чудозавре, так он, пожалуй, поймет ее гораздо лучше, чем Марта, или цыгане, или полисмен в Рочестере или вчерашний пастор. Была только одна трудность: Роберт помнил слишком мало тех старинных слов, которыми обыкновенно разговаривают мальчики в исторических романах. Однако он довольно смело начал прямо фразой, которую недавно вычитал в «Мальчике-крестоносце».
— Благодарю за ласковое слово твое, великий и прославленный рыцарь. Дело в том… — как бы это сказать… — я надеюсь, вы не торопитесь, потому что повесть моя будет долга и много странного услышишь ты в ней, рыцарь. Папа и мама уехали, а мы, играя в песке, нашли Чудозавра…