Чумная экспедиция (Сыск во время чумы)
Шрифт:
– Ну так какого тебе еще рожна, Архаров, надобно? Сам признался! Не под кнутом! Потом допросишь - он тебе и сообщников выдаст!
Не желая более рассуждать о вещах очевидных, граф развернулся и пошел обратно в храм - дослушивать отпевание.
– Дурак, - сказал Архаров Устину.
– Кого выгораживаешь? Некого выгораживать-то…
– Я во всем виновен.
Архаров невольно усмехнулся - не ложь, нет, но и не правда.
– Вот так-то лучше. Во всем виновен - может, и так. А митрополита не убивал. Другие убивали.
– А ты почем знаешь,
– спросил очень удивленный поворотом дела Бахметов.
– По роже вижу.
И Архаров, глядя мимо коленопреклоненного Устина, тяжко задумался.
– Тащи его скорей в карету, - посоветовал Бахметов.
– Там с ним и разбирайся.
– Твоя правда. Подымайся, Устин Петров. Пошли.
В еропкинской карете, предоставленной графу на время его московских дел, было довольно простора, чтобы удобно сесть шестерым. Архаров устроился по-царски, на заднем сидении, Устин же и в карете встал на колени. Сейчас, несколько придя в себя после шумного и всенародного покаяния, он вытер глаза и нос, тихо бормотал молитвы. Архаров прислушался - и узнал то правило, которое богобоязненный человек вычитывает вечером накануне исповеди и причастия.
– Ну, докладывай, дурак, как ты владыку убивал, - вдруг потребовал он.
– Убил по злобе души, - отвечал Устин.
– И по сатанинскому наущению.
– Это понятно. А чем ты его убивал? Что у тебя в руках было? Палка?
– Палка, - тут же согласился Устин.
Вранье было таково, как если бы поперек Устинова лица нарисовались буквы «врет».
– Прелестно. Ты подошел к владыке и ударил его палкой так, чтобы сразу насмерть? Как тебе сие удалось?
Устин задумался.
– Я ткнул его, попал в лицо.
– Да, в щеку. Потом что было?
– Владыка упал.
– И его затоптали?
– Затоптали.
– И ты топтал?
– И я топтал.
Устин, очевидно, был готов соглашаться со всем, что было сейчас не в его пользу. А Архаров смотрел в его лицо и видел - сейчас Устин как будто учится спокойно отвечать на неизбежные вопросы. Спроси его, не стрелял ли он в митрополита, - статочно, ответит ровным голосом «стрелял».
– Врешь, - преспокойно заявил Архаров.
– Врешь и не краснеешь. А коли я тебя спрошу - для чего ты его убил? Чем он тебе не угодил? Что ответишь, дурень?
– Он Богородицу обокрал.
– Подумай своей дурьей башкой - возможно ли обокрасть Богородицу, которая на небе? Может, он кого иного обокрал?
– Нет, Богородицу, - тупо повторил Устин.
– Врешь. Тут дело нечисто.
В дверцу кареты постучали. Архаров выглянул и увидел Левушку. Тот, невзирая на печальное событие, вовсю улыбался.
Архаров приоткрыл дверцу.
– Жениаль!
– сказал ему Левушка.
– Еропкин за твое здравие свечку ставит, Волков надулся, как индейский петух! Воображает, как граф про это про все государыне расскажет - как по его приказу ловко убийцу схватили! Этак его сиятельство и впрямь себе фавор вернет.
– Молчи, Тучков, - приказал Архаров.
– Не убивал он, а на себя наговаривает.
Левушка
Оставив дверцу полуприкрытой, Архаров так, чтобы слышал Левушка, обратился к Устину:
– А рубль ты куда девал?
– Какой рубль?
– и лицо, и голос Устина ожили, вот теперь в них показалась настоящая тревога.
– Тот, что я тебе на пороге оставил. В конфектной бумажке.
– Не было рубля…
– Врешь.
– Не знаю, где тот рубль…
– А, может, кто-то другой забрался на двор и унес бумажку с рублем?
– предположил Левушка.
Архаров задумался.
– Все равно мы до правды докопаемся не раньше, чем узнаем, что за рябая оклюга и что там за Герасим… Побудь тут, Левка, не уходи. Не хочу я ехать обратно с его сиятельством.
При скверном отношении Архарова к верховой езде отказ от места в карете был поступком умопомрачительным.
Но Левушка кивнул, словно так и надобно. Его лицо сделалось спокойным, деловитым - как у взрослого и опытного офицера. Левушка понял, что теперь розыск по делу об убийстве митрополита только начинается…
Сообразив, что среди дня вряд ли на чумном бастионе сыщется благосклонно настроенный мортус, Архаров решил, что следует привлечь к делу Шварца. Заплатить ему - немцы деньги любят. И пусть поможет распутать сей клубочек. Он запомнил местожительство Шварца - на Никольской в доме вдовы Волошиной. Но там его не оказалось - вдова крикнула в окошко, что жилец является затемно, имея свой ключ, а куда поплелся - того ей не докладывал.
В довершение неприятностей начался дождь. Он застал уже в Зарядье, неподалеку от чумного бастиона.
Спрятаться можно было лишь в храме - и Архаров с Левушкой, воспользовавшись отсутствием чересчур праведных старушек, не только сами взошли на крытую галерею храма Знамения Богоматери, служившую тут папертью, но и привязали внизу коней.
– То-то болото будет у бастиона, - сказал Левушка.
– И так там топко, у коней копыта чавкают…
– И у тебя?
– спросил погруженный в невеселые мысли Архаров.
Левушка рассмеялся.
– А ты думал - до того отъелся, что от твоей туши у лошади ноги на пядень в землю уходят? Уймись, Николаша, со мной то же самое. Как там еще мортусы на фурах проползут?
Архаров ничего не ответил. Он сидел на ступеньке, сгорбившись, укрытый епанчой, и совершенно не был похож на бравого гвардейца. Левушка даже чуть было не сравнил его с рыночной торговкой, которая, пережидая дождь, прикрывает подолом и краями платка свой выложенный впереди на перевернутом ящике товар - пучки зелени или даже домашнего плетения кружево.
– Проползут, - буркнул Архаров.
– Послушай, - сказал тогда Левушка.
– Не может же быть, что этот Устин Петров совсем был ни при чем! Он кого-то выгораживает - как ты полагаешь?