Чумной доктор

Горелов Святослав

– Кто же он?

– Чумной доктор. Так его назвали в социальных сетях.

– Кого же он лечит?

Она вздыхает. Томно.

– Никого он не лечит. Он убивает.

Я не пытаюсь объяснить ей, что так он, возможно, избавляет людей от страданий нынешнего времени. Особенно если это пожилые люди. Для них новый вирус буквально смертный приговор. Но я молчу. Не хочу с ней говорить о грустном.

Истошно хлопают двери лифта на нашем этаже. Слышатся тяжелые шаги по коридору, потом в замке соседней квартиры поворачивается ключ.

– Прости, он вернулся.

И

она сбрасывает звонок. Я остаюсь стоять с телефоном, у которого через полминуты гаснет экран, и слышу голоса соседей. Я не вижу, но чувствую, как она целует его, слегка приобняв за шею. Просит обязательно помыть руки, ведь там мог остаться вирус. Он улыбается ей в ответ.

Я прикасаюсь к холодной стене. Если бы сейчас она, по ту сторону, дотронулась бы хоть на мгновение своей рукой – я бы почувствовал тепло. Обязательно.

Моя соседка.

Моя любовь.

Я открываю новостной сайт и начинаю читать все, что написано про чумного доктора.

Мне интересно, очень интересно, что же о нем пишут.

Где-то за стенкой, в глубине ее квартиры, она радостно смеется над его шуткой, очевидно не настолько смешной, чтобы так заливисто хохотать.

5

BigBOOK

Знаете, почему я стал именно чтецом книг, а не их творцом-писателем?

Ответ лежит на поверхности, как вы, наверное, уже догадались.

Из меня получился великолепный чтец, если верить поклонникам в интернете, которые, согласитесь, вряд ли будут лукавить, и совершенно безобразный писатель, если верить рецензентам из издательств и толстых литературных журналов, имевших несчастье познакомиться с моими графоманскими трудами. Думаю, они лукавить не будут тоже.

В приступах творческой эйфории я садился за слегка помятые листы бумаги, где медленно, с каким-то непревзойденным духовным экстазом, мне удавалось ваять строку за строкой, а затем, едва дыша, рожденные слова я переносил в электронное пространство тарахтевшего компьютера, там же правил, чуть любовался, перечитывал, что-то удалял, снова правил и затем отсылал получившийся текст в какое-нибудь крупное издательство, обязательно базирующееся в Москве, или, на худой конец, в Петербурге (почему в нашей стране все крупные издательства сосредоточены именно в этих городах?). Иногда относил распечатанную стопку в редакцию журналов. После наступали томительные дни ожидания звонка на указанный в контактах номер телефона, или ответного письма по почте, но все заканчивалось молчанием.

Вам удаются крупные формы, но все они в итоге оказываются бессюжетными. Простое перечисление событий, пусть и написанное весьма недурственным языком, которому могут позавидовать некоторые популярные беллетристы.

Примерно так отвечали мне редакторы. Как правило, не отвечали вообще. Те, от кого я получал скудные ответы, наверное, были чересчур воспитанными и не желали оставлять мои труды безответными. А возможно, просто жалели отчаянные потуги моего творчества.

Что ж, рожденный ползать – летать не может, рожденный чтецом, писателем не станет.

Нельзя

сказать, что я оставил желание творить из-за постоянных отказов. Я по-прежнему садился за стопку бумаги, воображая себя новым Стивеном Кингом, и по-прежнему создавал новые литературные миры, которые потом так и оставались в этой неровной стопке, большей частью недописанными.

Согласитесь, сейчас у меня как раз кинговское состояние – я один в старом доме, хоть и брошенном посреди шумного мегаполиса, снаружи бушует пандемия нового вируса, и весь бренный мир на грани апокалипсиса, а в дверь стучится какая-то старуха. Что ж, благо на киллера она не была похожа, опасности для меня не представляла, поэтому я спокойно отпер все замки.

Стоило только немного приоткрыть дверь, как в дом ворвались порывы ветра, несущие в теплоту старой избы осенний холод. На крыльце, опершись на клюку и держа в правой руке потрепанную годами клетчатую сумку, сгорбившись, стояла старуха. На вид ей было лет восемьдесят, если судить по неисчислимым морщинам на лице, глаза глубоко впали в череп и в сумраке улицы почти не были видны. Из одежды на ней были старые башмаки, явно непредназначенные для осени, легкая юбка, наполовину прикрывающая тонкие ноги, обтянутые колготками, и синтепоновая куртка, тоже довольно легкая для такой холодины. Старуху холод, казалось, не особо заботил. Взгляд ее глаз был устремлен на меня.

– Вы кого-то ищите или потерялись? – осведомился я, посмотрев на нее поверх своих очков.

На ведьму, готовую проклинать меня по какой-то неведомой причине, она не была похожа и это вселяло небольшой оптимизм.

– Он пришел! – гаркнула старуха скрипучим, действительно как в мистической истории, голосом. Клюка слегка ударила по дощатому полу крыльца.

– Кто он? – переспросил я, желая уточнения. В моем случае под это определение мог попадать неудачливый киллер, а этого ой, как не хотелось.

– Тот, кто изменит этих людей, – проскрипела старуха далее и снова постучала клюкой по полу, будто продолжая отбивать некий ритм.

– Людей?

– Этот город.

– Город?

Мне даже стало интересно, хотя я понимал, что адекватность и эта старушонка на крыльце моего дома – несколько разные полюса нынешнего бытия.

– Город, – подтвердила она и потерла рукой нос.

– Вы напрасно трогаете лицо руками, на них могут оказаться бактерии вируса, и вы заразитесь, – учтиво сказал я. – Вам точно ничего не нужно? Может вы потерялись?

Моя тетушка говорила, что болезнь Альцгеймера – страшная вещь для стариков, и зачастую старики, забыв кто они и где находится их дом, терялись на улицах городов, замерзали и умирали, ведь им никто не помогал. В больших городах редко когда помогают молодым, что уж говорить о стариках? Иногда ты можешь упасть на улице, потеряв сознание, и хорошо если через полчаса к тебе кто-нибудь подойдет справиться о самочувствии. Большая часть населения примет тебя за подвыпившего и пройдет мимо. Упал, не очнулся, замерз, умер. Равнодушие двадцать первого века пострашнее любых биологических вирусов на этой грешной земле.