Чумной форт

Корсак Дмитрий

Троих он срезал выстрелами из пистолета, но остальные рванули к нему. Он успел пристрелить еще одного, но двое оставшихся, уже начав превращаться в монстров, приблизились к нему. Вадим увернулся от мелькнувших перед лицом острых как лезвия когтей и краем глаза заметил, что Жанна, выставив вперед руки, пытается остановить трансформацию. Вот всегда она так — когда нужно действовать радикально, зачем-то жалеет этих выродков.

Выстрелом прямо в раскрытую хрипящую пасть он разнес голову еще одному монстру и тут же потерял сознание от сильного удара…

Вадим тяжело дышал, как будто только что пережил событие пятилетней давности.

— Вижу,

ты усвоил урок, — раздался сзади мужской голос. — Теперь ты осторожен. Или все дело в том, что перед тобой не шестерка незнакомцев, а любимый человек?

Вадим резко развернулся, но сумрак скрывал фигуру незнакомца. Она лишь смутно угадывалась возле кирпичной стены. Считать информацию, как его учили, не получалось. Ни ментальный, ни эмоциональный срез, ни ауру. Зато в голове прозвучал голос куратора: «Ревенанты самого высокого уровня недоступны для наших органов чувств, многие из вас не смогут их распознать. Более того, вы не заметите их в толпе, не сможете считать их ауру. Но, я надеюсь, вам не доведется встретиться с этими ужасными существами». Куратор ошибся. Вадиму довелось. Причем, дважды.

— Что тебе нужно? Если у тебя есть ко мне претензии, давай разберемся между собой. Отпусти Марину, она тут ни при чем.

Фраза прозвучало по-киношному глупо.

— Еще как при чем, — хмыкнул незнакомец.

Из темноты выступил высокий — не меньше двух метров — светловолосый мужчина.

— Папку.

Вадим молча достал засунутую под брючный ремень папку и протянул незнакомцу. Тот быстро пролистал содержимое, задержавшись лишь в самом конце, на выводах следователей, и вернул ее обратно.

— Теперь сожги.

— Что? — удивился Вадим. И, шалея от собственной наглости, добавил: — А сам не можешь?

— Не могу. Бумаги, помеченные печатью «Ока», может уничтожить только человек, связанный с этой организацией контрактом. Ты не знал?

— Нет, — растерянно промямлил Вадим.

— Говорили мне, что «Око» уже не то, да я не верил, — усмехнулся незнакомец. — Давай, действуй.

— Зачем это?

— Затем, чтобы ничто не омрачало память о хорошем человеке.

Вадим бросил папку в костер. Ревенант молча смотрел, как огонь лижет ее края, он словно совершал некий ритуал, или с кем-то прощался. Вадим чувствовал его горечь и боль, притупившиеся со временем, но от этого не ставшие менее мучительными. Почему-то это существо больше не закрывалось от него, оставив эмоциональный срез на виду.

Папка догорела, и ревенант, тихо прошептав «покойся с миром», направился к выходу.

— Подожди! А как же Марина?

Мужчина остановился.

— Она твоя.

— Но… — заволновался Вадим. — Если я ее выведу из этого вашего стасиса, она превратится в мори. В чудовище! А если оставлю как есть?..

— Когда догорит костер, она либо откроет глаза уже как имаго, либо не откроет их никогда.

— Имаго? Ревенант? Нет! Ни за что!

Лицо Вадима перекосила гримаса отвращения.

— Но ты же любишь ее? — усмехнулся ревенант. — Или уже нет?

— В ней же не останется ничего человеческого! Я два года сдерживал в ней аддикцию, — с ненавистью выдохнул Вадим. — Я стер ее имя из базы данных охотников. Если бы не ты, я исцелил бы ее…

— Тяжело терять тех, кого любишь? — вновь усмехнулся ревенант.

— Как остановить все это? Как? Скажи, что ты хочешь? Я все сделаю!

— Поздно.

— Но…

— Поздно.

— Будь ты проклят!

Вадим

застонал и опустился на пол, обхватив голову руками. Он настолько ушел в себя, что не сразу услышал слова ревенанта.

— …Вас учат, что в имаго не остается ничего человеческого, — тихо, словно сам с собой говорил ревенант. Он вновь употребил старый, больше не используемый в «Око» термин. — Это не так. Да и что есть человеческое? Разве человечность свойственна всем людям без исключения? Разве среди людей нет злобы, ненависти, безразличия? Да, у нас другая аура и энергетика, не всегда комфортная для обычных людей. Да, мы смотрим на мир иначе, чем люди. Мы видим больше взаимосвязей, у нас больше диапазон восприятия, мы глубже чувствуем, больше знаем. Мы так же умеем любить, у нас так же сохраняются привязанности, мы различаем добро и зло. И если имаго любит, то, поверь, его любовь намного сильнее и глубже, чем любовь человека. Как и ненависть. Я тогда ненавидел тебя так, как не способен ненавидеть ни один человек. Ты отнял у меня самое дорогое. И я решил отплатить тебе тем же. Я долго следил за тобой, изучал тебя. Это я нашел идеальную для тебя пару и устроил так, чтобы вы встретились. Это я помог развиться в твоей девушке аддикции. Ты пытался лечить ее тайком от всех, а я наоборот стимулировал изменения. Поначалу я хотел, чтобы Марина на твоих глаза превратилась в криза, но затем я разглядел в ней потенциал имаго. Имаго — это большая редкость. Ты не задумывался, почему раньше существовали два термина — имаго и ревенант, а затем оставили только один?

Мужчина взглянул на Вадима, но тот, отвернувшись, молчал. И тогда он продолжил:

— Страдания могут как возвысить человека, так и сбросить его в пропасть. Так и аддикция может превратить человека либо в имаго, либо в ревенанта. В древности существовал ритуал очищения огнем, который помогал стать имаго, минуя стадию кризалиса, в которой человек превращался в монстра. Для этого ритуала отбирали особых людей, которые смогли сохранить душевную чистоту в нашем сумасшедшем мире, и долго готовили их к перевоплощению. В условиях современного города, где столько злобы, где на больных, инфицированных — это ваши термины — объявлена настоящая охота, несчастный, опустошенный, оставшийся один на один с городским безумием человек, может стать только ревенантом — существом с мертвой душей.

— Но откуда ты все это знаешь? — вопрос вырвался помимо воли Вадима.

— Откуда? Я геолог. Был. Моя начавшаяся аддикция по счастливой случайности совпала по времени с экспедицией на Восток, в горы. Там еще помнят разницу между имаго и ревенантом.

— Послушай, но я же не знал. Я хотел помочь тем выро… ребятам, исцелить их, я не думал, что все так закончится… — слова опять вырвались помимо воли. — Они же сами набросились на меня, превратившись в мори, что мне еще оставалось?..

Вадим осекся, глядя, как ревенант медленно качает головой.

— Ты ничего не понял. Что произошло после устроенной тобой бойни?

— Расследование, — недоуменно проговорил Вадим.

— Дальше.

— Ну… Спецы до всего докапывались…

— И ты сказал им, что поведение Жанны было недостойно охотника, она проявила небрежность, фактически всадила тебе нож в спину, оставив одного сражаться с шестью кризами. Только ты забыл упомянуть две вещи: они были людьми и не угрожали тебе, и ты сам превратил их в монстров. Дальше.

Это «дальше» словно пощечина хлестнуло Вадима.