Волынь, тяни за хворью шквореньплети подсолнухи за дворикнажмыхай в маслянные тучипрощальный всполох бабья лета!Окучий неба черни кистьюзасохшей как власы, а в рукивозьми по крошевной скорлупеи в черны дыры зиму всучи.Дави дави звезды зернищемогучим перстом Богу в храпень!За околотной пусть забражитв парную земь снегую душуи сгрезит в оке длинный клитэру переносицы гармошнойзастынет слезью шаром покотьс необерлоченной морщиной.А ты уткнись в призыв хрященый!А ты уткнись в рукав лапотный!Скреби ногтем по днищу вещщейи над речной творожной бродьюпусть нависают красны гроздьяс болезной дрожью чахлых листьев.Сугрей окоп хайлом надышнымсупонь сапог, фуфай яичник,звени звени моя бандура! Чу!?— Весна блядунья, «пограничник»!
«Мы уплываем в Шамбалу…»
Кронштадт. Матросы в бескозыркахстоят на палубе,стоит у дока желтая подлодка,стоит на ней бутылка
водки (то рубка),а вокруг зима стоит,в начале Мая, Ольга, Ия, Дуся, Рая,затем Татьяна — лежат в жизлонгах загорая,рядами стройными лежат,скрипит на лифах белый снег,скрипят матросы, тросы, трутсяо ноги дев златые псы,идет пакетная загрузкастихов и писем и фигнии в танки шланги утопают.То Авина бальзам качаютодеколон «Ален Дэлон»;играет горн: «бала-ла-ду!!!»Мы уплываем в Шамбалу…
«Все просто, мальчик»
… Все просто, мальчик,надо лишь суметь к фонтану близко подойти,но издали смотреть на льва и берег финского заливаза «Мон-Плезиром»,глотая в воздухе парящие пушинки абстракций стриженноготополя.И впечатления Самсона, терзающего пасть златого Демона,наполнятся реальностью! В экстазе он добывает пищу дляфантазий роняя беспокойство в зеленые глаза молоденькойособы в короткой юбке.Она стоит за гроздьями людей, так одиноко,под сводом девичьих забот, кусает губки, и думает околбасе, мороженом, и дольке апельсина, открыв свой ротикнавстречу жизни.И строит планы — на следующее лето, у фонтана, уже актрисой,в наряде святой Екатерины, еще без сына, с ободраннойколенкой, или в объятьях финна, или вдвоем с Нечипоренко,О, мой герой!А на заливе особенно прохладно этим летом лежать в травеили спиной прижаться к дереву и наблюдать причал,внимать движенью метеора, считая лепестки у клевераи обнимать цветок большогоФеодора…И волны падают на плоский берег,из-за кустов на «Мон-Плезир» Глядят зеваки,считают палки на заборе, и тут же, стройные, худыеиностранцы кивают дружно: «Си анимейшен морэ,Иван Монтана…»Но пусть они смеются — они еще не знают,что мы их просто отвлекаем, а в это время финну в дракеу фонтана сломали несколько зубов в обмен набыстрый «Полароид», Который очень мало стоитВ ЛааППеранте…
«Он не придет»
Оторвите у ромашки лепесткиОторвите у рубашки воротникОторвите у бумажки две строкиОторвите от зубов свой телефонОн не придетКогда у лета кончится заводКогда на небе кончатся мосткиКогда в альбоме вырастет цветокКогда в тампоне потемнеет кровьОн не придет— Июль не возвращается назадИюль не возвращает в небо градИюль не принимает в свой покойИюль не Август — замер на полуВ щели юлой… А я люблю, люблю, люблю, тебя люблю!!!!Я так смешон, наверное? — Пустяк.Пусть губки бантиком, пусть ржется молоднякзаколосятся и они в реке, на сплавплывя своей весной как тот топляк…!По царско-сельски, детско-волчьи букву «ю»тяну к тебе за три-девять морей!А я люблю, люблю, люблю, тебя люблю!Не гавкаю на странном слове «лав»,гоню тебя как волк; слегка поддав,глаза по пятаку — я мчусь на Юг,На запад, север, пламенный восток!Люблю тебя, мой солнечный росток!Но где ты? Там ты там ты там ты там ты там!Везде, кругом, и я кручусь, кручусь, под барабанкатка любви свой хвост трубою ухватив!Такой вот вышел, бляха-муха, стих!
«Сага о форсмажоре»
Исполняется на собраниях акционеров в электричках, на банкетах, и в залах «суда-туда», под чечетку из х/ф «Зимний вечер а Гаграх…»
…Я шел с контрактом под мышкой к пре-зидентуа мне навстречу девчонка цокала,«Дала-Дубай» — напевал я и не заметилмне пацаны расказали потом о ней.Она зашла в кабинет и тут же вышла, крышау безопасности сразу съехала,она держала свое пальто под мышкой,а все подумали — баба наехала,и под пальто у нее стволы, лимонкии бил чечетку, летел навстречу ейохранник выпустил всю обойму, толку?Девчонка села на лифт на скоростной.И лифом кнопки нажала — так поехала,мешало ей пальто — ведь крутой товар!На пол не кинешь чтобы ноготь обломатьоб кнопку лифта. Охрана в черный ход«Бана-нана» — девчонка вышла в бар,Тут я иду, иду, походкой шаркаю,мой шарф малиновый она за хвост взяла,но не заметил я, поскльку лизингомГлавою пятою — был сильно увлечен!Иду, считаю ступеньки на лестнице,упал — охрана галоппом по мне прошла:— Вы, что ребята?— Не видел ее внизу?— Да, видел, там, отберите шарф у ней!Вошел я в холл, на полу секретарша спит!А дверь открыта — убитый пре-зидент!Но не в натуре, а горем он убит— Девчонка та его дочкою была!С шарфом моим идет вдоль Казанского,мой президент увидал его в свой бинокль!И как заорет на меня: «Не парь мозги»!!!Так страшно стало мне сразу, блин!Откуда — думаю — он узнал что яночами глаз ложу на его жену.И честно, преданно долго здесь служу?Вот так и стал я дирек-тором потом,как вспомню молодость — было тридцать лет!Так хорошо, только жалко шарф из шерсти,Его купила мне еще та жена!!!
«Осина»
Осина стоит одинокона территории детского сада,под нею играет со стайкой«волчат» воспитатель Инга.Дети смотрят на землюи на корни, на павшие листья,на асфальте рисуют небо,а один, наверное, водит.Он уткнулся лицом в осинуи ладошками лодочку сделал,и закрыл ими синие глазки,остальные бегут врассыпную.Воспитатель идет в сторонкумолча смотрит наверх, на крону,вместе с нею смотрит воронаповернув свою голову на бок.Ветер
тихо ласкает осину,крутит медленно, вполоборота,листья — круглые плоские блюдцана коротких тонких пружинках.Они тоже как малые детивозле ветки иссохшей, у мамыдержат за руку, но оторваться,убежать, и упасть мечтаютна диван и залезть с головою,завернутся в клубок, в одеяло,и включить там большой фонарик,что есть сил смотреть в отражатель.И так тихо, светло под осинойнезаметный, эфирный куполсинеглазого тайной окутали накрыл пуховым одеялом,и уходит нечистая силаза границу забора, в угол,наблюдает игру, за Ингойзабывая закрыть калитку.Синеглазый волчонк прыгнул,оттолкнулся от липкой осиныи стремглав убежал за калитку,и его уж никто не видел.Он сидит вдалеке на пригорке,смотрит вниз. И на детский садик,и на сотни желтых кружочков,трепыхающихся на ветру,он наводит большой фонариккаждой ночью. И по дорожке,узкой, тонкой линии света,он идет к воспитателю Инге…Он читает ей толстую книгуо древнейших святых заветахи говорит ей: «Не плачь, спасибоЧто взяла и вот так отпустилаНести новую тайну людям».
«Идти по саду»
В жару ангиной заболеть и волоча ногамиИдти по саду шмыгая сопливым носоми чувствовать озноб и ломоту, и задаться вопросоми ватный мир вокруг раздвинуть медленно рукамии заглянуть в зыбучее пространство меж деревьеви рассмеяться — вдруг я умру сегодня от ангины — я?Вот будет мило. И прыгнуть с места,как в детстве, через штакетник ростом по коленои упастьпоскольку передумал отмотать от ногпоследние пятнадцать лет и потирая голеньприжаться к дереву и меж лопатокпочувствовать сучок от ветки от которойостался лишь один сучок.И оттолкнуться от стволаприпасть к стеклу приплюснув носомСмотреть в глаза сидящему на кронепрозрачному андроиду и думатьо слиянии его с пространством. Чихнутьи вытереть ладонью лоб отлипкой и болезненной испаринывстать на колени, точнее на карчкии заглянуть в траву примяв ее ладоньюи крикнуть в норку что в амбаре недостачаспугнуть дюймовочку поставив на тропинкувнезапно палец, убрать свой палец чтобы отодвинутьс пути ее валун, свалившийся с небеси с оттопыренным карманом вернуться к чаю. С медом.Нарезать ломтиками в сладкий дымкий чайи ощущать на языке приятный вкус ошпаренныххолодных долек белого наливане ставшего запасом у кротачто вынудит голодную Дюймовочку сбежатьи поселиться на моей веранде — однако!Чихнуть и улыбнутьсяи выполнив свою задачу — ни дня безпомощи сиротам чихнуть три разаи в телевизор не мигая смотреть ичувствоватькак холодный градусник становится горячимглазеть на сочный рот Наталии Ветлицкойподжав колени, и под пледом помочь яйцувернуться в положение лафета для мартиры.И чувствовать как набухают вены на руках,Грохочут воробьи на жестяной трубеот водостока, осабессмысленно стучится об стеклопобеленные недавно яблони уже давночернеют медленно от ветра. Зябко. Лето.Ангина в августе. И горсть таблеток.
«Ты не люби…»
Моя строка в земле оставит следкак след от плуга в первый жизни снеготтуда и до мраморной зарив которой ночью кисточкой Далиионы бомбардировали звук:«Ты не люби по полной»!Моя строка оставит в море следКак след от невзрывающих торпедв которых внуки моряка Ионыморзили в переборки от тоски:«Ты не люби по полной»Моя строка оставит в тебе следрастянет складки у румяных влажных щекты в такт ударам-удареньям говори:«Ты не люби, ты не люби, ты не люби»Ты говори мне, говори и я в ответзамечу в такт пульсирующих вен:«Ты не люби меня, я ненавижу плен,Я не икона а всего лишь Мартин Иден».
«Неправильный путь»
«Внимание! Наш поезд прибывает на станцию Репино по неправильному пути!»
Из объявления в электричке. Как пояснил сосед старичок — это нормально. Просто мы приедем не к правой, а к левой платформе. Только и всего…
Поберегись! Уйди с дороги! Мы такелажники, не Боги!В созвездье «Андромедитаций» везем багаж златых новаций,Стихов сложения на рифмы; и в пятистопных чемоданахТрясутся голые на ямах тактовики нарочных ямбов,Слоями гласно безударно лежат извилины попарно,И стопы снежных людоедов за нами стелятся надменно,А на перроне проводницы нас провожают слишком ленно!Они уж точно повидали в окно в пути пока не спалиВ лесу зверей бегущих рядом, троих мужчин избитых взглядомВагон-вожатой в синей юбке, дующей уголь в топку утром,Чтобы налить старушке чаю, чтобы успеть взмахнуть платочкомНа перегоне прошлой ночью, впустить на тамбур свой андроид,И не снимать на полароид любви шестой немую сцену.Поберегись! Уйди с дороги! Давай, лети моя тележка!Директор поезда велел нам не ждать минут и лучше мешкать!Лететь до первого вагона, потом причалить к машинисту.Он свесив ноги из кабины играет вольно фугу Листа(Что интересно — на тромбоне), он доберется до «диеза»И вспоминая жесты жезла, улыбку, ночь на дальенй стрелке,Он дунет так, что листья, кепки (или фуражки), все билетыСлетят из рук проводников и понесутся в чисто небо,Как птицы-голуби в Сан-Ремо, и упадут под БологоеВ траву зеленую на скатерть, а Машинист без всякой ссорыСтихи загрузит на приборы и будет всю дорогу плакатьСчитая стрелки, семафоры; помощник юный безголовыйПрольет кефир на пятой строчке и по незнанию где едутОни свернут ко мне, налево, к заливу медленно причалим,Где нас уже давно встречают фигуры двух железных Леди!— А мы в Москву уже не едем? Вы чудо, милый, милый Фредди!И дамы тут же запорхают, и незаметно исправляяНа платьях бусы, плечи, бюсты они в кусты влекут, в аллею!Спротивлятся кто посмеет? И поезд медленно уходит,В вагонах нам желают счастья, и машинист доволен будет,Помощник — он яичко кокнет и смажет усики в кефире,Старушка цокнет язычочком пока целуют обе в щечкиИ скажет внуку: «Он поехал не по неправильном пути…»