Чувствительный человек
Шрифт:
Углы тяжелых губ Банкрофта приподнялись в улыбке.
— Мне казалось, что это вам надлежит отвечать на вопросы.
— Буду ли я это делать или нет, зависит от того, какого рода эти вопросы, — огрызнулся Далгетти. «Протянуть время! Отдалить его, мгновение ужаса, отдалить его!» — Честно говоря, то, что я знаю о Миде, не настраивает меня на дружеский лад. Но может быть, я ошибаюсь.
— Мистер Мид — один из наиболее крупных исполнителей.
— Угу. Он также стоит за большой группой политических фигур, включая и вас. Он настоящий босс движения акционистов.
— Что вам об этом
— Это сложная история, — замялся Далгетти, — но конечная цель акционизма — претворение в жизнь… мировоззрения Мида. Мы все еще выздоравливаем от последствий мировых войн. Люди повсюду отходят от огромных и неясных унифицированных целей, обретая более спокойные и ясные взгляды на жизнь.
Нечто подобное происходило в эпоху Просвещения, в восемнадцатом столетии. Она также последовала за периодом распрей между фанатиками. Вера в разум берет верх даже в бесхитростных умах вместе с духом умеренности и терпимости. Люди склонны подождать и посмотреть во всем, включая науку, особенно новую, еще не совсем оформившуюся ее отрасль — психодинамику. Мир хочет отдохнуть.
— Однако подобное положение вещей порождает противодействие. Оно обеспечивает великолепную структуру мысли, но навевает какую-то холодность. Так мало истинной страсти, так много осторожности — искусство, например, стало еще более стилизованным. Старые символы: религия, суверенное государство, особая форма правления, за которые некогда умирали люди, — сделались предметом открытых язвительных насмешек. Мы можем сформулировать семантические условия в весьма определенных терминах.
И вам это не нравится. Люди вашего типа нуждаются в чем-то большом. И просто конкретной величины недостаточно. Вы могли бы отдать свои жизни за науку, или межпланетную колонизацию, или социальные преобразования, как это с радостью делали многие, но это не для вас. Там, в глубине веков, вы утеряли образ матери-Вселенной.
Вы хотите могущественной церкви или могущественного государства или любого идола, огромный таинственный символ, который потребует от вас всего, что у вас есть, а даст взамен лишь чувство принадлежности. — Голос Далгетти был тихим. — Короче говоря, вы не можете стоять на собственных ногах, не в ладах со своей психикой. Вы не способны смотреть в лицо тому факту, что человек — одинокое существо и что его цель должна исходить от него самого.
Банкрофт нахмурился:
— Я пришел сюда не для того, чтобы слушать лекции.
— Как хотите, — пожал плечами Далгетти. — Я подумал, вас интересует, что я знаю об акционизме. Это лишь словесное выражение. Суть же состоит в том, что вы хотите быть жрецами цели. Ваши люди, те, кто не являются простыми наемниками, хотят быть последователями. Только вот в наши дни нет цели, если не считать улучшения человеческой жизни.
Женщина склонилась над письменным столом. Во взгляде ее читалось любопытство.
— Вы сами только что указали на недостатки, — сказала она. — Наше время — период упадка.
— Нет, — покачал головой Далгетти. — Я готов уточнить свою мысль. Это период необходимого отдыха. Время восстановления сил всего общества — суть дела великолепно укладывается в формулировке Тайи. Настоящее положение должно
Настоящее можно назвать аналитическим периодом. Восстанавливая дыхание, мы начинаем понимать самих себя. Когда придет следующий, синтетический, или созидательный, — как вам угодно — период, он будет более здоровым психически, чем все предшествующие. И человек сможет избежать печальной перспективы — безумия.
Банкрофт кивнул.
— И вы в Институте пытаетесь контролировать этот процесс. Вы пытаетесь растянуть период… черт возьми, упадка, упадка! О, я изучил современную школу умеренности, Далгетти. Я знаю, как тонко направляется подрастающее поколение — через политиков, подготавливаемых для правительства вами.
— Направляется! Я бы сказал: воспитывается. Воспитывается в традициях сдержанности и критического мышления. — Далгетти усмехнулся уголком рта. — Впрочем, мы здесь не для того, чтобы обсуждать общие вопросы. Суть в том, что Мид считает себя мессией. Он естественный лидер Америки, а через Организацию Объединенных Наций, в которой мы все еще имеем вес, — и всего мира. Он хочет восстановить то, что называет «добродетелью предков», — видите, я слушал его речи, и ваши тоже, Банкрофт.
Эти добродетели суть послушание, физическое и умственное, «выборным властям» и «динамизм». Это означает, что, получив приказ, человек должен прыгать, не раздумывая, из… О, к чему продолжать? Это старая песня. Жажда власти, воссоздание абсолютного государства, на сей раз всепланетного.
Играя на идеалах одних и суля награды другим, он снискал определенное число последователей. Но он достаточно умен, чтобы затевать революции. Люди должны захотеть его. Ему нужно направить социальное течение таким образом, чтобы оно повернуло к авторитаризму и вознесло его на пьедестал.
И вот именно здесь и входит в игру Институт. Да, мы развили теории, которые, по меньшей мере, кладут начало объяснению фактов истории. Это достигается не столько сбором данных, сколько изобретением строгих самокорректирующихся символов, и нашим математикам это как будто удается. Мы не опубликовали все наши открытия из-за того, что они универсальны. Если вы точно знаете, как с ними обращаться, вы можете создать мировое общество по любому желаемому образу — за пятьдесят лет или меньше! Вам нужны эти наши знания.
Далгетти замолчал. Наступила долгая тишина. Собственное дыхание казалось ему удивительно громким.
— Хорошо, — снова кивнул Банкрофт, на этот раз медленно. — Вы не сказали нам ничего нового.
— Я прекрасно это сознаю.
— Ваши высказывания весьма недружелюбны, — продолжал Банкрофт. — Чего вы недооцениваете, так это возмутительного застоя и цинизма нашей эпохи.
— Теперь вы используете слишком сильные слова, — усмехнулся Далгетти.
— Факты говорят сами за себя. Бессмысленно примерять пристрастные моральные суждения к реальности; единственное, что вы можете сделать, это попытаться ее изменить.