Чувство времени
Шрифт:
— А я знаю, кто вы такие? Может, это обман? — завелся хозяин. — Я вон за людей в ответе, ими рискую, когда дверь открываю. А вдруг вы — призраки, которые говорить научились? Кто их знает?! Вопить и выть они умеют, так может и говорить могут? Пришли и обманом хотят, чтобы мы двери открыли? Чтобы всех нас убить…
Хозяйка, оттолкнув с дороги мужа, глянула на него недовольно и поставила перед нами поднос с тарелками. От ломтей жареного мяса с чесноком и мятой поднимался легкий, манящий парок, и Гевор тут же придвинул к себе тарелку. Он удивительным образом преобразился: исчезла неуверенность и зажатость. Его страхи
— А что было дальше, дори? — спросил красильщик. — Когда вы встретили водяного змея?
— Мы сражались, — сказал я, глядя на него с полуулыбкой. — И мы победили. Корабль был разрушен, мачты сломаны, но мы не дали ему утонуть и довели до берега Тура. Соленый Херт и вся его команда пали. Корабль был сожжен в прибрежных водах Велинерца…
— Как там? — спросила меня с надеждой выглянувшая с кухни девчушка — совсем еще молодая, с уродливой, выпирающей вперед губой. — Красивый город?
— Красивый. Зелень яркая, будто у нас весной, цветут такие цветы, что рябит в глазах, огромные, с голову ребенка — красные, желтые, розовые и сиреневые…
Прислонившись плечом к Гевору, как к спинке стула, я повернулся к людям, и тихо говорил о чудесах далекого острова, умалчивая о том, о чем им знать было не нужно. Я завораживал их своими рассказами о извергающемся Гуранатане, рассказывая о том, как сурово поступает вулкан с теми, кто работает в его дышащем ядовитыми испарениями жерле, выдумывая и приукрашивая, затылком чувствуя насмешливые взгляды Гевора, который знал, что я не видел ничего из того, о чем говорил. Он был моим стражем и никуда не выпускал из подвала дома Лааль, но не понимал, что не все ограничивается физическим.
Люди слушали и все чаще улыбались. Их жизнь в последнее время превратилась в жуткий кошмар, оставляющий дрожь в теле даже с приходом рассвета. Я еще не слышал их рассказов, прекрасно осознавая, что прежде, чем спросить, должен отплатить им щедрой монетой, которая хоть немного ослабит сжавшееся опасной змеей напряжение.
С тем, как я рассказывал, Ален, которого я отчетливо видел в полумраке глубины залы, все больше хмурился, вспоминая другой Тур, и я задумался о том, что же на самом деле пришлось пережить юноше тогда, когда его надежда и защита — оба мага — оказались плененными и раздавленными; когда началась охота на него самого.
Как он вообще выжил там?
Мне страшно хотелось коснуться его разума, хотелось проникнуть в его воспоминания, но я знал, насколько опасно это — прикасаться к рассудку обычного человека. Это столь хрупкая вещь, что раздавить ее, расколоть одним неуклюжим движением проще простого.
Мастер когда-то позволил себе подобное: он вскрыл своей магией, будто ножом, мою память, но тогда он руководствовался не собственными желаниями, а необходимостью спасти меня. Теперь, глядя на Алена, я понимал, что пока он сам не расскажет мне все подробности, я не узнаю правды.
Той ночью в таверне никто не спал, но думаю, никто и не жалел об этом. Когда рассказ иссяк, меня завалили десятками вопросов, и я охотно отвечал на них, хотя чувствовал, что Мастер, тихо спустившийся и подсевший к нам, преисполнен нетерпением. Но у него
— Дори, хорошо, что вы вернулись! Конечно, жаль ваш корабль, но вы хотя бы предупредили, что теперь в заливе плещется гигантский червяк, который может раздавить любую лодку.
— И как я теперь выйду в море? — проворчал кто-то из рыбаков. — Мне нужно семью кормить, что же я теперь должен с голоду подыхать из-за твари этой?
— Ну, со всем можно разобраться, расскажите-ка, что тут стряслось? — предложил я, и все наперебой заговорили, жалуясь и причитая так, что я был вынужден прикрикнуть на них.
— Пожалуйста, по одному!
И они были рады говорить, хотя, поначалу, никак не могли определиться, кто заговорит первым. Красильщик оказался не из робких и даже дал кому-то затрещину, чтобы взять первое слово. Матиас притащил стул и уселся напротив, но пока помалкивал. Он ссутулился и походил на огромный мешок с зерном, накрытый сверху пучком подсохших водорослей.
— Я работал у Федена, — сказал красильщик, — невзрачная лавочка под самой внешней стеной, но хорошие прибыли. Меня зовут Яниц. Феден взял меня подручным, я смешивал краски. Это случилось через шесть дней после того, как ваш корабль отчалил. Как вы уходили, собрался смотреть весь порт…
— На седьмой день, — возразил кто-то.
— На шестой, — разозлился красильщик.
— Да никто не приходил, я вот не видел, как галеон ушел…
— Заткнись! Ну, вот я и говорю: вечером дело было, закат, сумерки. Я тащил рулон для швеи, и вдруг крики по улице.
— И ты, конечно, бросился посмотреть, — хохотнул кто-то. — Как же, кого-то бьют и без тебя, да, Яниц?
— Они так кричали… — хрипло продолжал красильщик, не заметив предыдущего замечания. — Страшно. Дико, — он прокашлялся, будто у него пересохло в горле. — Я сунул рулон в щель между домом и стеной, чтобы его не утащил кто порасторопнее, и кинулся бежать. Прочь, подальше, пока все не решится. И не думайте, что трусость это. Они и вправду так страшно кричали, а когда живешь бок о бок с магией, лучше сначала спасти свою шкуру, а уж потом разбираться, что произошло. Так поступили многие, и это было самое лучшее, что они могли сделать. Я выбежал из ворот вместе с толпой, но призраков видел. Не смог удержаться, оглянулся. Там стояла светящаяся женщина, такая высокая, красивая, в очень странной одежде. У нее был большой воротник в складку, шире даже плеч, и высокая прическа с выпущенными наружу кудрями, — он покрутил пальцем в воздухе. Тем не менее, его рассказ не был похож на хвастовство. Думаю, в таверне не раз уже слышали эту историю, но слушали ее вновь и вновь внимательно, пытаясь почувствовать тот страх, который испытал Яниц, выискивая новые и новые детали того, что ему удалось вспомнить.
— Платье с широкими юбками, — продолжал красильщик, — на которые по бокам у пояса можно поставить пару блюд. Я такой одежды отродясь не видел. Мимо нее бежал какой-то бедолага, и она взмахнула светящейся рукой. Ее пальцы вырвали у человека горло, срубили голову, будто это не рука, а настоящее лезвие. Во все стороны брызнула кровь.
Он замолчал, и таверна вся молчала.
— Кто-то пытался защищаться? — спросил красильщика Ален, подбираясь поближе к нам. Интересно, что он успел узнать, с кем переговорил?