Чужак с острова Барра

Бодсворт Фред

Прошло месяца четыре с тех пор, как Кэнайна вернулась из санатория, и вот однажды утром она проходила мимо дома супругов Рамзей. Она шла этим путем обычно одна и чаще всего утром, пока солнце светило прямо в окна, и можно разглядеть, какая в доме обстановка. Сегодня она тоже пошла одна, но на сей раз Джоан Рамзей сидела на открытой веранде и что-то шила. Миссис Рамзей была высокая дама, узколицая и постоянно чему-то улыбающаяся, с черными, поседевшими на висках волосами. Она носила красивые платья из

ситца с цветами, совсем непохожие на темные, мрачные байковые платья простого покроя, которые шили себе женщины мускек-овак.

Кэнайна шла медленно, украдкой поглядывая на дом и на миссис Рамзей сквозь планки белого забора. Она повернула, пошла обратно. Мать запретила ей входить за ограду, туда, где раскинулась лужайка с яркими клумбами. И Элен Чичикан говорила, что это "очень строгое правило". Но Кэнайне страшно хотелось поговорить с миссис Рамзей так, как ей прежде случалось разговаривать с медсестрами в санатории. Белые женщины были всегда радушны и милы; их нечего было бояться. И может быть... нет, Кэнайна даже знала наверняка, что у миссис Рамзей есть книжки, которые можно бы взять почитать.

Она медленно отворила калитку, петли скрипнули, и миссис Рамзей подняла глаза от шитья. Кэнайна быстрым шагом пошла по дощатому настилу.

— Добрый день, — сказала она, стараясь быть как можно вежливей.

— Здравствуй, — откликнулась миссис Рамзей с доброй и теплой улыбкой. — Ты ведь Кэнайна, не так ли? Дочка Биверскинов, которая вернулась из санатория?

— Да, - ответила Кэнайна. Она остановилась на крыльце веранды, с любопытством заглядывая в дом через раскрытую дверь, и увидела полированный стол, на котором лежали газеты и журналы и стояла ваза с цветами.

— Иди сюда и садись, — сказала Джоан Рамзей.

— Спасибо, с удовольствием, — ответила Кэнайна и присела на стул.

— Ты прекрасно научилась говорить по-английски Понравилось тебе в санатории? Или ты рада, что вернулась домой?

— В санатории лучше, — сказала Кэнайна. — У меня была большая кровать для меня одной. И за обедом, завтраком и ужином мне давали тарелку, вилку и нож. Везде чистота. А в нашем вигваме нечисто. И еще я в санатории научилась читать, но теперь у меня нет книжек, и я боюсь, что снова разучусь.

Она замолчала и искоса взглянула на миссис Рамзей.

— А у вас есть какие-нибудь книжки? — спросила она. — Легкие, которые я могла бы читать?

— Ну конечно, есть, - быстро ответила миссис Рамзей. Она казалась взволнованной. — У меня тоже была маленькая девочка, как ты, Кэнайна. Только теперь она уже большая и работает в городе, на юге. Уверена, что она с радостью отдала бы тебе свои книжки.

Джоан Рамзей вскочила на ноги.

— Подожди, — сказала она, — сейчас принесу.

— А можно мне войти с вами? — поспешно ввернула Кэнайна. —

Если вы не возражаете. Я совсем не бываю теперь в настоящих домах.

Едва проронив эти слова, Кэнайна сообразила, что поступила очень плохо. Но миссис Рамзей схватила ее за руку, улыбнулась и сказала:

— Конечно, дорогая, входи.

Она привела Кэнайну в гостиную, усадила на диван и велела подождать, пока сама сходит наверх за книжками. Кэнайна осматривала комнату, чуть не задыхаясь от восторга. Здесь было великолепно. На стенах желтые обои в красных розочках, и шторы на окнах тоже желтоватого оттенка. Электрическое освещение, радиоприемник и по обе стороны большого камина книжные полки со множеством книг. Кэнайна с жадностью обвела комнату взглядом.

Миссис Рамзей возвратилась в гостиную, села на диван, и Кэнайна, вне себя от счастья, увидела у нее в руках несколько книг. Они вместе просмотрели их. Книжек было пять и самая большая называлась "Черный красавец", - Кэнайна вспомнила, что точно такая же была в санаторной библиотеке.

— Вот эта большая — про одну лошадь, — сказала миссис Рамзей. — Но, может, такая толстая книжка для тебя еще трудновата, а Кэнайна?

— Вовсе нет! - воскликнула Кэнайна. - Я уже читала ее и с удовольствием прочла бы еще раз.

Джоан Рамзей сказала, что когда она прочтет эти, то может прийти за новыми. Потом стала расспрашивать, как ей живется в вигваме. Спросила, где она спит, и Кэнайна сказала, что спит на полу, на подстилке из пихтовых веток. Спросила про еду, и, когда Кэнайна рассказала, что и как они едят, улыбка сошла с лица миссис Рамзей.

— Ты знаешь, сколько ты весила, когда тебя выписали из санатория? — спросила она.

— В самый последний раз — семьдесят шесть фунтов.

— Давай-ка посмотрим, сколько ты весишь теперь, - миссис Рамзей поднялась. — Наверху в ванной есть весы. Пойдем!

Кэнайна обрадовалась, что сможет увидеть ванную Рамзеев, и охотно отправилась наверх и встала на весы. Она весила шестьдесят восемь фунтов.

— Этого я и боялась, — сказала миссис Рамзей. — Это дурной признак. Ты растешь и должна прибавлять в весе.

Они вновь спустились вниз, и Джоан Рамзей дала ей большой стакан молока. Молоко было сладкое и холодное, она впервые пила его после выписки из санатория. Моментально выпила весь стакан, и миссис Рамзей налила ей второй. Кэнайна знала, что это никак не может быть свежее молоко из бутылок, какое давали в больнице. Его делали из порошка, но на вкус оно ничем не хуже свежего. Потом Кэнайна взяла книжки, поблагодарила миссис Рамзей и отправилась домой. Возбужденная, бежала она по тропинке среди индейских вигвамов, крепко прижимая книжки к груди. Она влюбилась в эти книжки. И влюбилась в Джоан Рамзей.