Чужак с острова Барра
Шрифт:
После того как Джок перевел эти слова, мать Кэнайны долго, очень долго глядела в пол. Потом заговорила, не поднимая глаз. Голос ее звучал мягко, как шелестит ветер в верхушках елей, и речь ее текла свободно и мелодично, потому что язык кри, где много гласных и мало резких согласных звуков, очень музыкален. Время от времени она умолкала, чтобы Джок перевел ее слова.
— Я так долго ждала своего часа, — неторопливо начала она, — ждала, когда стану матерью, но у меня отняли всех моих детей. Сперва кашель, который заставлял их харкать кровью в снег. Теперь вот — школа
Несколько секунд она молчала, а когда заговорила вновь, взгляд ее упирался прямо в лицо Джоан Рамзей, но лицо белой женщины ничего не выражало, потому что она не знала еще, что говорит индианка.
– Я знаю, что для ребенка хорошо ходить в школу, — продолжала мать Кэнайны. — Так вот, я отпускаю ее — пусть работает здесь у вас. Можете послать ее в свою школу. Теперь вы станете матерью Кэнайны Биверскин. Для Кэнайны так лучше, но для старой женщины, которая родила ее и вскормила, это хуже самых лютых морозов. Мне и так никогда не дано было подолгу оставаться ей матерью.
Несмотря на полноту, Дэзи Биверскин проворно поднялась из-за стола. В глазах ее стояли слезы. Джок еще переводил ее слова миссис Рамзей, когда индианка, тяжело ступая, вышла за дверь к калитке. Кэнайна ринулась было за матерью, но у нее перехватило горло, и она не смогла ничего крикнуть ей на прощанье. Индианка быстро шагала вниз по откосу к вигвамам мускек-оваков. Она ни разу не обернулась.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Джоан Рамзей объявила, что целую вечность не видела сестру, живущую в Блэквуде, и решила съездить туда вместе с Кэнайной. Выехали в середине августа, так чтобы миссис Рамзей успела побыть у сестры, а Кэнайна — сделать покупки до начала занятий. Как по-велось, почти все население Кэйп-Кри высыпало на берег Киставани проводить самолет; с одной стороны сгрудились мальчики и мужчины, с другой, поодаль от них, — женщины и девочки. Кэнайна увидела отца: с бесстрастным видом и непроницаемым лицом стоял он в группе мужчин. Она поискала в толпе мать, но ее там не было.
На следующее утро Джоан Рамзей и Кэнайна сели в Мусони на поезд и покатили на юг. Уже дважды ехала Кэнайна этим поездом: один раз - в санаторий, а через шесть лет — назад, в Кэйп-Кри, и оба раза испытывала ужас перед местом, к которому мчал ее поезд. Сейчас она была счастлива и с нетерпением и волнением стремилась к новой жизни, которая ждала ее впереди. Поздно вечером они прибыли в Блэквуд.
На перроне их ожидала сестра миссис Рамзей, очень на нее похожая, только еще повыше. Миссис Рамзей познакомила их: фамилия сестры была Бакстер. Миссис Бакстер лишь кивнула слегка и сказала: "Ну, как дела, детка?" Потом долго разглядывала Кэнайну. Наконец отвернулась и сказала:
— Машина стоит вон там.
По дороге домой миссис
Большой кирпичный дом понравился Кэнайне. "Здесь теперь, — подумала она, — будет мой дом, может, на несколько лет". Джоан Рамзей сразу же отвела ее наверх, в спальню. Кэнайна стала раздеваться, а миссис Рамзей вернулась вниз, к сестре.
Кэнайна устала, но была слишком взволнована, чтобы сразу уснуть, и в горле першило от возбуждения. Снизу, из гостиной, доносился разговор двух женщин, но слов было не разобрать. Немного погодя она встала с постели и пошла в ванную выпить воды. Потом, приотворив дверь, на цыпочках прошла в холл.
Сестры все еще говорили, но уже выключили свет в гостиной, собираясь подняться наверх.
— Я знаю, Джоан, — сказала миссис Бакстер, — но в письме ты ничего не писала о том, что девочка — индианка.
Джоан ответила тихо, Кэнайна не расслышала, что она сказала.
– Надеюсь только, что она не напустит вшей в постель, — на сей раз это был голос миссис Бакстер.
Теперь они подошли к лестнице и стали подниматься. Кэнайна скользнула к себе в спальню и закрыла дверь. Чем кончился разговор, она не узнала.
Смущенная и испуганная, сидела она на кровати, дрожа всем телом. Выходит, она не понравилась миссис Бакстер потому, что индианка. Но бывают хорошие и плохие индейцы точно так же, как бывают хорошие и плохие белые, и невозможно, чтобы тебя невзлюбили по одной этой причине. За все шесть лет, что она провела в санатории среди белых, ей случалось сталкиваться с этим. В конце концов она пришла к заключению, что миссис Бакстер все-таки невзлюбила ее просто за то, что она индианка. Но почему? Окончательно сбитая с толку, она вновь забралась в постель.
Рано утром в дверь постучали, и в спальню вошла миссис Рамзей, уже совершенно одетая.
— К сожалению, у моей сестры нет свободной комнаты для тебя, — тихо объяснила она. — Знаешь, ты не можешь здесь остаться. Одевайся и собери вещи. Только тихо. Я вызову такси, и мы поедем.
Она спустилась вниз, к телефону. Через несколько минут Кэнайна снесла свой саквояж и сразу же заметила, что чемодан миссис Рамзей тоже упакован и стоит у дверей в прихожей. Прибыло такси, они вышли из дома, и Джоан Рамзей тихонько прикрыла дверь за соболи и Кэнайной. Миссис Бакстер еще не проснулась.
Они поехали в центр и позавтракали в ресторане. Кэнайна не решилась признаться миссис Рамзей, что знает, почему они в такой спешке покинули дом миссис Бакстер. За завтраком миссис Рамзей сказала, что когда-то жила в Блэквуде и у нее здесь много знакомых, так что решительно не составит труда найти пристанище для Кэнайны. Неподалеку от их столика стоял телефон-автомат, и, пока Кэнайна доедала завтрак, Джоан Рамзей отправилась звонить. Кэнайна услышала, как она объясняет, что ищет комнату с полным пансионом для девушки-индианки, которая будет посещать школу второй ступени. Кэнайна слышала, как она, по крайней мере, трижды повторила, что речь идет об индианке — довольно с нее недоразумений.