Чужак в стране чужой (Чужак в чужой стране)
Шрифт:
— Да, я страдаю. Надеюсь, все вы, джентльмены, связаны узами брака?
Надежда эта оправдалась только на две трети — Махмуд женат не был.
— А не будете ли вы любезны развоплотиться? — мрачно посмотрел на него Джубал. — Только чуть попозже, после обеда — на пустой желудок как-то неловко.
— Не бойтесь, я убежденный холостяк.
— Все так говорят! Я же видел, как Доркас строила тебе глазки, а ты уж прямо мурлыкал от удовольствия.
— Ерунда это все, я абсолютно безопасен.
Махмуд думал было сообщить Джубалу, что никогда в жизни не женится на иноверке, но решил, что иноверец может обидеться.
—
— А вот я не сомневаюсь, что может, — уверенно сказал Нельсон. — Доктор, то есть Джубал, ты не заметил в метаболизме Майка некоторых странностей?
— Ну, я бы даже сказал по-другому. Я не заметил в его метаболизме ничего, кроме сплошных странностей.
— Вот именно.
— А ты, — повернулся Джубал к Махмуду, — не бойся. Я никогда не предложу Майку самоубиться — ведь я грокаю, что он не грокает шуток. А вот я, — расстроенно добавил он, — не грокаю «гроканье». Вонючка, вот ты же умеешь по-марсиански.
— Немного.
— Да ты же бегло говоришь, я же сам слышал. А вот ты — ты грокаешь «гроканье»?
Махмуд чуть задумался.
— Нет. «Грок» — самое важное слово этого языка, и я стараюсь его понять. И совсем не уверен, что добьюсь успеха, даже после многолетней работы. Чтобы огрокать слово «грок», нужно думать по-марсиански. Ты заметил, наверное, какой у Майка странный подход к некоторым вопросам.
— Еще бы не заметил! У меня голова идет кругом!
— У меня тоже.
— А вот и еда, — возвестил Джубал. — Обед — и почти в правильное время. Девочки, поставьте все так, чтобы можно было дотянуться, а затем храните почтительное молчание. Продолжайте, доктор. Или при Майке вы не хотите?
— Да нет, что вы. — Махмуд сказал что-то по-марсиански; Майкл ослепительно улыбнулся, что-то ответил и тут же принялся за еду — с обычным для себя бесстрастным выражением лица.
— Я сказал ему о своих попытках, а он ответил, что я буду говорить верно, причем говорил он не предположительно, а как о чем-то неизбежном, как о свершившемся факте. Надеюсь, если у меня ничего не получится, он заметит это и скажет. Да только вряд ли. Ведь Майк думает по-марсиански, а значит — воспринимает мир иначе, чем мы. У него другая схема мира, вы меня понимаете?
— Грокаю, — кивнул Джубал. — Язык уже сам по себе определяет структуру основных понятий человека.
— Да, но только… послушайте, доктор, вы говорите по-арабски?
— Что? Да так, самую малость, — признался Джубал. — Поднабрался немного в Северной Африке, я там служил военным врачом. Иногда читаю — все-таки слова Пророка лучше воспринимаются в оригинале.
— Очень правильно. Коран перевести нельзя — меняется «схема мира», и ничего с этим не сделаешь, как ни бейся. В таком случае вам понятно, насколько трудным для меня оказался английский. И не только потому, что в моем родном языке более простая система флексий {52} , — менялась сама схема мира. Английский — самый богатый из земных языков; его разнообразие, тонкость и иррациональная идиоматическая сложность позволяют сказать то, что невыразимо ни на одном другом языке. Все это чуть не свело меня с ума, и свело бы — не
— И все равно есть вещи, которые можно сказать по-арабски, а по-английски — нельзя.
— Да, — кивнул Джубал. — Потому-то я и читаю.
— Правильно делаешь. Но марсианский язык настолько сложнее английского и настолько отличается от него в абстрагировании картины мира, что рядом с ним английский и арабский можно смело считать одним и тем же языком. Англичанин может научиться думать по-арабски, араб — по-английски, но я совсем не уверен, что мы когда-нибудь сумеем думать по-марсиански (Майк — совсем особый случай). Само собой, мы можем выучить «пиджин-марсианский» {53} — именно на таком жаргоне я и говорю.
— Возьмите, например, слово «грок». Его буквальное значение, восходящее, как я думаю, ко временам зарождения марсианской культуры и проливающее свет на всю их картину мира, предельно просто. «Грок» — это «пить».
— Да? — поразился Джубал. — А вот Майк никогда не говорит «грокать», если речь идет о питье. Он…
— Секундочку. — Махмуд повернулся к Майклу и сказал что-то по-марсиански.
На лице Майка появилось легкое удивление.
— «Грок» это «пить».
— Но не думайте, что все так просто, — продолжил Махмуд. — Я могу назвать сейчас сотню других английских слов, и Майк согласится с каждым из них. Причем это будут слова, обозначающие совершенно различные — в нашем представлении — понятия, и даже не просто различные, а противоположные. «Грок» охватывает все эти понятия, вместе взятые. «Грок» обозначает и «любовь», и «страх», и «ненависть» — ненависть настоящую. В марсианской структуре мира невозможно ненавидеть нечто смутное и неопределенное; прежде чем ненавидеть, необходимо огрокать предмет своей ненависти, понять его с такой полнотой, что ты сольешься с ним, а он — с тобой. И только тогда ты можешь ненавидеть, фактически — самого себя. Но отсюда с неизбежностью следует, что ты и возлюбил этот предмет, и воздал хвалу, и возрадовался, что он такой, какой он есть. И возненавидел его. Я сильно подозреваю, что рядом с марсианской ненавистью любое, даже самое черное и зловещее земное чувство — не более чем легкая неприязнь.
Лицо Махмуда перекосилось.
— «Грок» означает «полностью идентифицироваться». Наше выражение «мне от этого больнее, чем тебе» имеет вполне определенный марсианский привкус. Похоже, марсиане инстинктивно знают истину, которой — с превеликим трудом и не сразу — научила нас современная физика: в процессе наблюдения наблюдатель взаимодействует с наблюдаемым. «Грок» — это понимать настолько полно, что наблюдатель становится частью наблюдаемого, сливается, смешивается, теряет свою индивидуальность в совместном переживании. Это слово обозначает почти все, что мы знаем как религию, философию и науку, и в то же время оно значит для нас не больше, чем цвет для слепого. — Он немного помолчал. — Джубал, если бы я порубил тебя на куски и сварил супчик, ты и супчик, и все, что я бухнул в кастрюлю на приправу, все бы вы огрокались, а если бы я съел эту тошниловку, то мы бы огрокались все вместе, и ничто не было бы утрачено и не имело бы никакого значения — кто из нас кого съел.