Чужак
Шрифт:
Дальше Твердохлеба не слушала. Вышла стремительно. Шла по переходам, и ее душила ярость. Обманули!.. Ее обманули волхвы! Ведь наверняка ведали о кончине Рюрика, а ее, как дуру, все тешили надеждой. Мол, помогай нам, княгинюшка, и мы волю твою исполним. Просватаем за князя Новгородского дитя твое единственное, княгиню Милонегу.
Твердохлеба решительно пошла в сторону строений, где обитала дочь. В тереме в эту позднюю пору уже все стихло, лишь извне порой долетал отдаленный грохот — это слышался яростный гул ледохода на Днепре. Кажется, замри на миг — и различишь, как бурно шумит
В холодных сенях перед опочивальней младшей княгини спала на полу здоровенная сенная девка, храпела, как мужик. Но едва скрипнула половица под ногой Твердохлебы, вмиг прокинулась, даже за подол схватила.
— Куды? А ну стой!
— Прочь, дурища. Не видишь разве, кто идет?
— А мне што? Не велено впускать.
Твердохлеба разъярилась, отпустила девке затрещину. Но та только заревела в голос, однако от двери не отступила, даже отпихнула сиятельную княгиню. Однако Твердохлеба как будто успокоилась, довольная, что холопка так предана ее дочери. Умрет, но не сойдет с места. И Твердохлеба смягчилась:
— Не вой. Лучше пойди доложи — мать пришла. Ну, иди. Не бойся, без дозволения не пройду.
Но уже сама Милонега — с разметавшимися прядями белесых волос, в накинутой поверх рубахи шубейке, перепуганная, бледная — выскочила на порог.
— Матушка?
— Хорошо, что только я. Совсем, что ли, помутили боги твой разум, раз ты, когда Дир рядом… Ну, давай, показывай своего.
И, отстранив дочь, вошла в одрину — холодную, с почерневшими от копоти стенами, лишь кое-где завешенными шкурами. А вот ложе у дочери было богатое: пышная кунья полость откинута в сторону, подушки в синих шелковых наволочках с кистями по углам.
Твердохлеба втянула ноздрями воздух и сокрушенно покачала головой.
— Чую, что не одна ты. Ну, показывай, куда он схоронился.
На бледном маленьком лице Милонеги неожиданно появилось твердое выражение. Пожимала плечами, отнекивалась, и вид у нее даже стал независимый, отчужденный.
— Только не строй из себя, — начала сердиться Твердохле-ба. — О тебе и этом уже вся дворня болтает. А ну, кабы Дир заинтересовался?
Милонега только ответила, что Диру давно не до нее. Исчезни она — он и не заметит. Особенно сейчас, когда он для утех новую суложь привез, дулебку крутобокую.
— Ладно, не болтай, — резко перебила дочь княгиня. — К твоему — я пришла. И пусть лучше сам появится, пока я его через волхвов не разыскала. И уж тогда спрошу — отчего таили про смерть Рюрика.
Едва молвила это — и сразу стукнул ставень. Варяг выскочил откуда-то извне — быстрый, полуголый, босой. Оказалось, все это время висел на бревнах сруба. Дивно, как и удержался. Но не об этом думала Твердохлеба, когда смотрела, как он откидывает от лица длинные волосы. А глаза такие синие… знакомые. И оказалось, княгиня слова не может молвить от неожиданно возникшего в горле напряженного кома. Еле выдохнула:
— Вот и довелось нам встретиться, Ясноок… Он улыбнулся — такой
Как когда-то мать его улыбалась.
— Узнала-таки меня, княгиня Тьорд.
— Узнала. Хотя думала, что даже косточки твои сгорели тогда. — А я вернулся.
— Вернулся… — эхом повторила княгиня, борясь с неожиданно нахлынувшими горькими воспоминаниями. Но собралась с силами, взяла себя в руки. — И я знаю, зачем ты вернулся.
Милонега недоуменно переводила взгляд с матери на полюбовника.
— Что-то не могу уразуметь…
— Молчи! — Твердохлеба нервно стала крутить перстни на руках.
— От кого угодно ждала бы я лжи да предательства, да только не от тебя, сын Вальгерд.
— Никогда бы я не предал тебя, Тьорд. В чем ты вину мою видишь?
— В том же, что и всех перунников. От них ведь ты, я сразу догадалась. Ложь же их в том, что таили смерть Рюрика. А у меня на белого сокола новгородского свои виды были.
Варяг помолчал. А когда переспросил о смерти Рюрика, Твердохлеба не сразу поверила, что не знает. Смотрела, как он осел на ложе, как запустил пятерню в длинные волосы. Наконец заговорил. Сказал, что Рюрика видел лишь однажды — (медного, худого, с темными кругами у глаз. Еще тогда он показался ему нездоровым. И все дела Рюрик вел через Олега. С Олегом же Торир и обговаривал все. Ведь еще тогда, почти два года назад, виделась ему, что основная власть в руках у Олега Вещего.
— Но не Олег ведь князь. Не ему в Киеве предлагалось сидеть! — сердилась Твердохлеба. — Не с ним уговаривалась я и Милонегу просватать. Это было мое главное условие. Рюрик на престоле Киевском, Милонега — княгиня при нем. Я же при них — княгиня-мать. И за помощь-поддержку именно это мне волхвы обещали. А оказывается, лгали. Почти два года лгали.
Она умолкла, видела, как глядит на нее Торир-Ясноок. Этот сразу понял, что теперь ей нет резона свергать мужа, при котором она в чести. Но его это словно и не взволновало. Оглянулся на притихшую в углу Милонегу.
— Это было с самого начала неправильно — желать Миле брака со стареющим Рюриком. Да и Эфанда у него есть. Но когда при мне заговаривали оМилонеге…
— Они посмели тебя посвящать в мои планы?! — гневно взмахнула рукавом Твердохлеба. Но он на ее вспышку не отреагировал.
— Я понял, что волхвы берегут Милу для Олега.
Теперь настала тишина. А Торир, выждав момент, наблюдая за смятенным лицом княгини, начал речь с того, что Олег молод и не женат. Теперь он князь, и ему нужна супруга. И именно ему предложат волхвы княгиню Киевскую Милонегу Хоривну.
Он говорил о своей полюбовнице спокойно, будто и не любился с ней не так давно. Но Твердохлеба не об этом думала, даже не обратила внимания на заблестевшие слезой глаза дочери. Да и Торир не придал этому значения. Сейчас он думал: не ведомо ли честолюбивой Тьорд, что Олег волхв? Более того — глава перунников. И наверняка останется таковым, став князем. Так что ни о какой его женитьбе не может быть и речи. Только когда княгиня стала расспрашивать об Олеге, он немного расслабился, перевел дух. Понимал: главное — убедить княгиню в том, что ее сделка с перунниками остается в силе.