Чужак

Кларк Саймон

Все верно, добыча была легкая. Парализованный страхом, он даже не пытался бежать. Вот только…

Только что-то было не так.

Что? Я не понимал.

Ну, давай же, сказал я себе, выполни свою работу. Но нет. Вместо того чтобы подтолкнуть руку, сидящий во мне древний инстинкт заставил повернуться к другой двери, обычной, деревянной, без окошечка. Возможно, она вела в кухню.

Неужели засада?

Я посмотрел на ковер. Никаких следов, только серый слой пыли. Мы находились на самом верхнем этаже, так что возможность того, что

есть другой выход, представлялась сомнительной.

Мальчишка не шелохнулся. Только смотрел на меня огромными, блестящими, испуганными глазами.

— Что там?

Он молчал.

Я повторил вопрос более жестким тоном.

— Что там?

На этот раз он только покачал головой. Что бы это значило? Я не знаю?Или я знаю, но не скажу?

Я осторожно дотронулся до двери. И в тот же момент судороги возобновились с такой силой, что я согнулся пополам. Через дверную панель в мои пальцы просочилось что-то ядовитое, отвратительное на ощупь.

Господи, да что же это такое с этой квартирой?

Целую секунду я стоял неподвижно. А все мои мышцы дрожали, дергались и выворачивались, словно по ним пропустили электричество. Потом поднял дубинку и распахнул дверь.

Я ожидал каких угодно действий, движения, криков, но ничего этого не произошло. Я увидел… не знаю, как объяснить. В общем, кто-то сделал с этой компанией нечто странное. Нечто настолько странное, что я замер, открыв рот.

Целую стену, от пола до потолка, занимало что-то, более всего похожее на желе. Розоватая стена этой дряни едва заметно подрагивала, но не растекалась.

Нет… нет… это же полная чушь. Не может быть. Я осторожно дотронулся концом дубинки до дрожащей массы. Она всколыхнулась, как сделало бы обычное желе, если бы к нему прикоснулись пальцем.

Вся эта дрянь была покрыта гладкой, глянцевой мембраной. Ошеломленный, я не мог отвести глаза от розовой стены.

Постепенно мои глаза стали воспринимать детали. Желе было прозрачным, и в нем висели, как кусочки фруктов в обычном десерте, какие-то предметы разной формы и разного размера: одни маленькие, величиной с клубничину, другие большие, как баскетбольный мяч.

Мальчишка за моей спиной захныкал. Оглянувшись, я перехватил его испуганный взгляд. Но на кого он смотрел, на меня или на желе, заполнявшее всю комнату, как вода в аквариуме?

Зрелище было неприятное. Я почему-то подумал о крови, сгустившейся, застывшей и превратившейся в прозрачный гель. И еще, желе как-то притягивало к себе внимание. Я поймал себя на том, что смотрю не на желе, а в него, словно ищу там что-то, что — я знал — должно там быть. Что-то скрытое, спрятанное. Для меня было важно отыскать это что-то.

А запах? Вы спросите, пахло ли оно? Господи, Иисус Христос и все святые, оно воняло! Воняло свежепролитой кровью. Эта вонь вызывала отвращение и в то же время будила

интерес.

Что еще? Да, стена была горячая, точнее, горячечная, как тело охваченного лихорадкой больного.

Я напряг глаза, пытаясь разглядеть застывшие в желе предметы. Черт. Мембрана напоминала зеркало. Я даже увидел собственное отражение. Мне оно показалось каким-то искаженным: рот слишком большой для головы и…

Проклятие. Это же не мое отражение. Не мое лицо.

В желе плавала отрубленная голова!

Я еще не успел отреагировать на это открытие, как на лице поднялись веки, и на меня уставилась пара глаз.

В следующую секунду голова рванулась ко мне. Лицо разорвало поверхностную мембрану, явив покрытый слизью нос, глаза и широко открытый рот, нацеленный прямо на мое горло.

15

Мы стояли рядом, глядя на покинутое здание. Не знаю, что такое было в той комнате, но теперь оно нам не угрожало. Из окон квартиры на седьмом этаже вырывались языки пламени. Клубы черного дыма возносились в небо, рисуя там серые пятна.

Я простоял там добрый час, ожидая — и, черт возьми, опасаясь, — что розовая масса сумеет неким образом выбраться из огня. Но этого не случилось, она осталась в комнате, обреченная сгореть в устроенном мной пожаре. Перед моими глазами все еще стояло страшное оскаленное лицо, вырвавшееся из проклятой красной слизи и едва не вцепившиеся мне в горло. Только чисто рефлекторное движение уберегло меня от клацнувших челюстей.

Наверняка я мог сказать только одно: когда-то эта голова принадлежала человеческому существу. Чем она стала потом — одному Богу известно. Насколько я мог судить, раньше ее носил мужчина лет сорока. Черты его лица исказились. Рот непропорционально увеличился, глаза набухли и гротескно выкатились из глазниц, при этом кожа, покрытая розоватым гелем, выглядела чистой и гладкой, как у новорожденного.

Из охваченной огнем квартиры донеслись хлопающие звуки трескающегося дерева. Потом лопнули чудом сохранившиеся стекла. А затем донесся еще один звук. Скорее всего, это воздух выходил из замкнутого пространства, но могу поклясться, что я различил нечто похожее на крик. Жалобный крик. Крик живого существа, погибающего в огне. Он становился все громче, отчаяннее, пронзительнее. Потом все стихло.

Убедившись, что огонь сделает свое дело, я повернулся и пошел прочь. Мальчишка потянулся следом.

— Ты один?

Он не ответил, только сунул руки в карманы джинсов и побрел по улице.

— Говоришь по-английски?

Молчание. Никакой реакции — бесстрастное, похожее на маску, лицо. Взгляд устремлен прямо перед собой.

— Неплохой пожар мы устроили, а? Вместо дома останется только груда золы и головешек.

Мальчишка вдруг остановился, и, словно вспомнив что-то неприятное, сказал:

— Улей.

— Улей? — Я посмотрел на него. — Что ты имеешь в виду? Какой улей?