Чужаки
Шрифт:
— Сколько вас? — приосанясь, спросил Назаров.
— Нас-та? Два дюжин есть. Мало, еще найдем. Народ больна работа надо. Юнуска артель шибко большой, а деньги нет. Война, нишево не поймешь, а бруха ашать надо.
— Поработаете и по мобилизации, — повернувшись к Машутке, буркнул Назаров.
Каюм сделал глуповатое лицо.
— Ай спасибо, бачка. Моя артель дружнай. Больна хороша работам. Шибка доволен будешь.
Назаров осмотрел артельщика насмешливым взглядом, ткнул пальцем на штаны.
— А это что? Киляк,
— Кукла, бачка, кила. С малых лет шибка тяжелый груз таскал. Наша много такой. Работа не мешай.
Назаров поднялся со стула, шагнул к двери, на ходу сказал:
— Знаю я вас. Так весь век и будешь раскорякой ходить. Иди собирай артель и приходи. Человек двадцать не меньше. — Подозвав дежурного, приказал:
— Грузчики при дут — отправишь в артиллерийский к поручику Чугункову. Распоряжение напишите на шесть дней, а там по смотрим.
Машутка выпросила у Назарова записку на новые сапоги, спросила, нет ли чего в штаб, и поехала к Луганскому.
Приняв принесенную Машуткой почту, Луганский спросил:
— Как поживаешь, Маша? Что-то я тебя редко вижу. Занята?
— Да нет, Федор Кузьмич, слоняюсь по городу, смотрю, как пьянствуют наши солдаты. Попридержали бы вы их. Совсем скоро разложатся.
— Ну! Так уж и разложатся, — поморщившись, возразил полковник. — После фронта это неудивительно. Пропьют накопленные деньги и перестанут.
— Смотрите, вам видней, — согласилась Машутка. — Вчера я на артиллерийский склад ездила. Поручик Чугунков просит, чтобы вы его заменили. Болеет он что-то.
— Болеет? Что с ним? — думая о чем-то, спросил Луганский. — Рапорт есть?
— Рапорта нет. Он, видно, стесняется, — стараясь не выдать смущения, ответила Машутка. — А болеет малярией, что ли.
— Ив роте у него неблагополучно, — недовольно продолжал Луганский, — солдаты дрянь всякую читают. Пойди скажи Зубову, пусть вторую роту пошлет. Приказ надо написать, я подпишу. Придется расследование начать.
Машутка побежала к Зубову. Сама принесла на подпись приказ и, оседлав гнедого, поскакала к Чугункову.
Вместе с Машуткой к воротам склада подошла партия рабочих. Вскоре прибыла вторая рота. Благодарный Чугунков несколько раз пожал Машутке руку.
Косясь на грузчиков, командир второй роты показал Машутке на походку Каюма, Юсупа и еще двух рабочих. Сама не понимая еще как следует, в чем дело, Машутка рассказала ему о разговоре Назарова с Каюмом.
— А-а-а, — понимающе протянул командир. — Ну, на плевать, лишь бы работали.
Вечером Машутка снова зашла на тайную квартиру к Юсупу. При входе девушки он торопливо накрыл фартуком какие-то предметы и, повернувшись, сказал:
— Хорошо, что ты пришла, Маша. Поблагодарить тебя хочу. Я даже не ожидал, что ты все так удачно сделаешь. Но ходить тебе сюда больше не надо. Опасно, да и нужды нет. Когда нужно будет, мы сами к тебе придем.
Машутка посмотрела на улыбающегося Каюма,
— Не пойму, зачем тебе так много ходить, Каюм. Ведь трудно.
— Так надо, Маша. Сейчас белье, тряпки разные носим, потом еще кое-что пронесем.
Девушка распрощалась с друзьями. Пожелала им удачи и довольная ушла к себе.
Прошло еще два дня. Воззвание было обнаружено почти во всех помещениях, где квартировали солдаты. В городе арестовали несколько человек, но безрезультатно. Машутка почти не выходила из комнаты. Она была дома и в тот вечер, когда город содрогнулся от нескольких взрывов. Подойдя к окну, Машутка посмотрела в сторону склада. Там бушевало пламя.
Глава двадцать седьмая
Жизнь Машутки опять стала бесцельной. Днем девушка всегда находилась в штабе среди множества людей. Но вот наступал вечер, и девушка оставалась наедине с собою. Вспоминались родители, Алексей. Она жаждала встречи с ним и боялась ее. Поймет ли он все, что с ней произошло?
Что делать дальше? На что решиться? Эти и многие другие вопросы жалили словно осы, лишали покоя и сна. Как-то раз доведенная до отчаяния, она взяла в руки карандаш, положила на стол тетрадь, и на бумагу полились выстраданные слова любви и сомнений. Постепенно это вошло в привычку. Теперь Машутка каждый вечер писала письма Алексею. За этим занятием ее однажды, и застал Чугунков.
— Добрый вечер, Маша! — весело приветствовал он девушку. — Что-то тебя совсем не видно. Здорова ли?
Машутка спрятала в ящик недописанное письмо, посмотрела на нежданного гостя.
— Пока здорова. Садись, я сбегаю за чаем, — сказала она, протянув руку к стоящему на столе чайнику.
— Нет, не беспокойся, не нужно. Я просто зашел навестить, тебя, да заодно и попрощаться. Ожидали, что нас вот-вот вернут на фронт, и вдруг получили распоряжение комплектовать саперные роты. Как видно, полк еще недели на две или три задержится здесь. Но это полк, а наш батальон отправляют завтра.
— Куда, на фронт? — спросила Машутка.
— Нет, в горы, в лес — партизан ловить. Говорят, только на этой неделе в районе Златоуста полетели под откос три воинских эшелона. Во многих местах взрывают полотно железной дороги, срывают мобилизацию в армию, разгоняют дружины.
— Ты думаешь, батальон с ними справится? — живо спросила Машутка.
— Не знаю. Говорят, нам дадут отдельный участок, будут, значит, и другие части.
Машутка задумалась, затем решительно встала, подошла к стене, сняла с крючка шинель.
— Идем. Буду проситься с батальоном. Здесь оставаться я больше не могу. Сил нет. Понимаешь, нет…
Чугунков поднялся со стула. С недоумением посмотрел на девушку. Машутка ожидала, что он заговорит о воззваниях, о взрыве склада. Но он медленно отвел глаза и так же медленно сказал, растягивая слова: