Чужаки
Шрифт:
Доктор схватил бутылку.
— Откуда молоко?
— Это Жулик принес. Велел Алеше отдать. Она просила… Мне стало жалко… — все еще оправдывался Федя.
Когда напоенная молоком издохла и вторая кошка, доктор заметался по кабинету.
— Яд! Сильнейший яд, — тревожно повторял доктор..
Что же это все значит? В шахте непонятный взрыв. Англичанин режет руку и нарочно пачкает себя своей кровью.
В ране дубовая кора. В молоке — яд.
Феклистов опустился в кресло и долго сидел неподвижно. Затем вызвал фельдшера и, ничего не скрывая,
— Поди, дорогой, — попросил он фельдшера, — установи в пятой палате постоянное дежурство сиделок. Запрети принимать для больных продукты со стороны, и чтобы ни кого в палату не впускали. Понимаешь, никого!
К полудню к Алеше вернулось сознание. Больше оно его не покидало.
Феклистов по-прежнему часто заходил в пятую палату и подолгу беседовал с ее обитателями. Однажды, проходя мимо кухни, он заметил, как оттуда» вышел Жульбертон. Он немедленно вызвал повара.
— Что делает у вас по вечерам на кухне англичанин? — строго спросил он.
— Да так… Заходил поговорить, — уклончиво ответил повар.
Смотри! строго сказал доктор. — Если с больными что-либо случится, ты первый ответчик, я тебя предупреждаю. Каторги не минуешь…
Повар побледнел и, ничего не сказав, медленно пошел к двери. Это его молчание было красноречивее любого ответа. Когда повар ушел, доктор вызвал к себе дежурную сиделку н взял у нее ключи от пятой палаты.
— Беги, Дуня, — попросил доктор, — приведи сюда отца и мать больного мальчика Карпова. Скажи, что они мне очень нужны.
Через час в больницу, запыхавшись прибежали Михаил и Марья Карповы. Доктор усадил их у себя в кабинете и подробно рассказал о попытках англичанина отравить их сына. В заключение он предложил забрать Алешу домой.
— За последние дни сынок ваш окреп, опасность теперь полностью миновала. Но его нужно оберегать от волков. Уж очень они за ним охотятся, — говорил он испуганным родителям. — Забирайте его домой. Там он будет в безопасности.
Глава тридцать пятая
Петчер неистовствовал. Словно зверь в клетке, метался он из угла в угол.
— Дураки! Самые настоящие дураки! — кричал он в лицо Жульбертону. — Провалить такое верное дело могли только идиоты. Я ведь все предусмотрел, все рассчитал.
Вам оставалось лишь проглотить разжеванное. Но вы, оказывается, и этого не сумели. Даже с мальчишкой не смогли справиться.
Жульбертон молчал. В голове проносились всевозможные мысли, одна другой мрачнее, одна другой безотраднее. «Как все-таки глупо ускользнул из моих рук этот мальчишка! — с горечью думал он. — А ведь вместе с ним ускользнула и тайна. Такой промах может привести к роковому концу». Жульбертон немало слышал о повадках полковника Темплера. Вряд ли он простит ему эту оплошность. Такие, как Темплер, не прощают. — Нет! Нет, вы не правы, — вдруг выкрикнул он. — Это железо! Только железо могло вынести такой удар. Вы знаете, что я был в известной школе, там нас учили, как нужно бить. От такого удара должен
— Так и знал! Я так и знал! — вскакивая с кресла, за орал Петчер. — Все, что исходит от русских, вы хотите пред ставить как чудо и этим отвести от себя вину. А сколько раз я предупреждал вас о хитрости и коварстве русских!
Сколько раз я говорил вам, что им ни в чем нельзя доверять. Скажите, разве мало видели мы примеров их коварства? Ведь они и раньше не раз путали наши планы. Вот что следовало бы вам помнить, господин Жульбертон, а не прикрываться чудом.
Он скрипнул зубами.
— А как хорошо было задумано дело! Кто бы мог придумать что-либо более умное и более оригинальное, чем этот план уничтожения наших врагов. Казалось, само небо шло нам навстречу. У нас даже появились основания свалить всю вину за взрыв на их сообщников — запальщика Барклея и начальника шахты Папахина. А провал спасательных работ — на Калашникова и частично на Геверса с Мустафой. И вот только потому, что Геверс непростительно просчитался, а вы не укротили этого маленького негодяя, мы попали в глупое положение и сами выдали свои замыслы! Петчер чувствовал: на заводе и на шахтах нарастает буря. Нужно принимать какие-то меры, но какие? Конторщик доложил о прибытии пристава Ручкина.
— Зовите, черт с ним, пусть входит, — с досадой буркнул Петчер, усаживаясь в кресло.
Лихо откозыряв, пристав подозрительно посмотрел на Жульбертона и, переступая с ноги на ногу, стал молча ожидать.
— Можете не беспокоиться, господин Ручкин, — обратился к приставу управляющий. — Жульбертон свой чело век. Садитесь. Вы пришли как раз кстати, дорогой Ручкин.
Мне очень хотелось бы узнать у вас о настроениях рабочих и что, по вашему мнению, нужно предпринять, чтобы, не допустить на заводе волнений.
Пристав часто заморгал глазами:
— Смею вас заверить, все будет в порядке, господин управляющий, — не поняв как следует, чего от него хотят, начал он выкрикивать первые попавшиеся на язык слова. — У меня все люди на своих местах. Всем розданы винтовки и патроны. В случае надобности мы будем стрелять. Есть такое указание. Стрелять по толпе.
— О!.. Это прекрасно, — согласился Петчер. — Для острастки такая мера сейчас необходима, и я ее приветствую. Но мне хотелось бы еще узнать, господин Ручкин, — притворяясь совершенно спокойным, спросил Петчер, — как ведется следствие о катастрофе и каковы результаты этого следствия?
— Смею доложить, — продолжая таращить глаза, почти закричал пристав, — следствие ведется экстренным порядком. Убито в шахте и умерло тринадцать человек, ранено семь — всего пострадало двадцать.
— Это неприятно. Очень неприятно, — зашепелявил Петчер. — А скажите, господин Ручкин, к какому вы пришли заключению о причинах взрыва и о ведении спасательных работ? Вы согласны, что они были проведены с большой энергией? Покойный маркшейдер мистер Геверс для спасения шахтеров не пожалел даже своей жизни.