Чужаки
Шрифт:
— Матушка, пречистая дева Мария, избавь нас, грешных. — Повторяя слова еще какой-то молитвы, он мучитель но и часто дышал. — Пойду, — бормотал Спиридон, — сыночка навестить, надо посмотреть, как он там, жив ли? — И, тяжело передвигая в воде ноги, пошел в забой к раненым шахтерам.
Федя лежал на крайнем полке. Рядом с ним лежали два молодых шахтера, братья Глуховы. Они жили в деревне, считались здесь сезонниками. У Николая были перебиты обе ноги, у Никифора поврежден живот и сильно разбита голова. Так же, как и Федя, они часто впадали в беспамятство, бормоча какие-то
— Копаю и копаю, — внятно говорил Николай, — а сам все думаю, вот бы найти. Потом как вдарю кайлом…
Дзинь!.. Искры. Понимаешь? Я туда руку — и сразу вы тащил. Понимаешь ты, целое богатство, с гусенка самородок! Детям и внукам нашим хватит. Теперь одно раздолье — живи, не тужи… Нет, нет, — : вдруг начинал протестовать Николай. — Даша работать в шахте не будет.
Только домоседкой, и мелочью всякой заниматься по-домашности, а я себе земли в банке откуплю сколько надо. Вот и богачи будем. Никите тоже помощь оказать придется.
Куда денешься? Свои.
Никифор не переставая ругал урядника и старшину за незаконную отрезку надельной земли.
— Кровопийцы! — сжимая жилистые руки, ругался Никифор. — По миру пустить хотите? Ан нет! Нас голыми руками не возьмешь. Мы и на земле и под землей продюжим. Шахтеры мы!..
А через несколько минут тот же Ннкифор упрашивал: — Нил Ефремыч. Не погуби. Верни, ради бога, землю, не могу я больше в шахте, душа не принимает. Я солнышко люблю, а там ночь.
Но было время, когда к братьям возвращалось сознание; тогда они обстоятельно расспрашивали шахтеров о ходе работ в забое, а потом удивительно спокойно начинали разговаривать о разных хозяйственных и других делах.
— Продать придется телку-то, Никита, иначе свадьбы не сыграем, — говорил Николай. — Сам посчитай, сколько родных-то будет! Небось по сорок человек с каждой стороны.
— Жалко, — отвечал Никифор. — На будущее лето первотелок был бы. Сам понимаешь. И дележ когда-то нужно устраивать, а как одну Маньку делить? Не раздерешь. Заработаем еще, может, и обойдемся.
— Да, оно бы, конечно, можно заработать. Да вот теперь хворать придется. Ноги что-то отяжелели. Как бы на костыли не встать…
— Ничего, выдюжим, — успокаивал брата Никифор. — Порода у нас живучая. Только бы скорее туда, наверх. Я, пожалуй, домой поеду, там и отваляюсь.
— Эко ты, — с сердцем проговорил Николай. — Да у нас дома-то ни в зуб толкнуть, а здесь в больницу можно. Как-никак, на готовые харчи.
Прислушиваясь и запоминая разговор братьев, Федя все собирался рассказать отцу о найденном Николаем самородке, но, часто теряя сознание, сам подолгу бредил. Вначале к нему приходила мать и все звала к себе, а когда Федя собрался идти, мать вдруг исчезла и на ее месте оказалась другая женщина. «Мачеха, — догадался Федя, — женился-таки отец…» И, не стерпев такой обиды, он ушел из дому.
— Буду искать золото, — решил Федя и шел в лес.
Дальше все было так, как он часто мечтал. Жил в лесу.
Потом вспыхнула война, и сам царь послал за ним своих генералов. Царь давно уже слышал о Федином богатстве и его победах над разбойниками.
После долгих и пышных церемоний генералы объявили приказ царя о назначении его главнокомандующим, но Федя отказался. И только по личной просьбе самого царя согласился принять командование всеми армиями. Первым делом он одел всех солдат в красивые мундиры, установил им хорошее жалованье и быстро повел на войну. Победив всех врагов, Федя, сам тяжело раненный, упал под деревом.
Или он видел себя в шурфе и чувствовал, как его ноги заваливает холодным градом. Вздрогнув от холода, он пришел в сознание. Рядом стоял отец и, навалившись на полок, холодными руками держал его ноги. «Старик, — думает Федя, — красные усы выросли, и рот не закрывается».
— Умерли! — кричит отец. — Убрать надо, тут живые люди лежат.
Федя слышал, как с полка стаскивали Николая и Никифора.
«Куда это их?» — старался понять Федя, но мысли снова путались, и он падал, все глубже падал в ночь…
…Прошли еще три мучительных часа. В забое прибавилось еще около двух аршин.
Валентина сменял Еремей, Еремея сменял Михаил. Вставая на работу, они с трудом поднимали своих людей. Шахтеры не отказывались, но и поднять их было нелегко. Казалось, люди совсем перестали соображать. Приподнявшись, они еще долго сидели на полках, часто, прерывисто дыша и глядя затуманенным взглядом в черное пространство. Потом тяжело опускались по пояс в холодную воду и, словно на смерть, брели в забой.
После очередной смены Валентин лег на полок и не успел еще отдышаться, как его потянули за ноги.
«Почему так скоро? Неужели пришла очередь?» — с трудом поднимаясь, спрашивал себя Валентин. Около полка стоял Еремей. Разинув рот, он смотрел на Валентина безумными глазами и испуганно манил к себе. Когда тот поднялся, Еремей взвыл диким голосом:
— Ба-арий! Ба-а-рий!..
— Барий! Барий! — подхватили вернувшиеся шахтеры, затем сразу наступила могильная тишина. Все поняли, что забой уперся в черный, крепкий, как гранит, пласт камня.
«Значит, вся работа была ни к чему, и спасения больше ждать неоткуда», — мелькнуло в сознании Валентина. Впрочем, он тут же отогнал эту мысль.
— А-а-а! — послышалось на полках. — Все. Конец! Про падать теперь осталось…
Шатаясь, Валентин спустился в воду.
— Этого не может быть, товарищи! Неправда это! — закричал он изо всех сил. — Не надо сдаваться. Мы вырвемся, все равно вырвемся! — И этот призыв прозвучал, как приказ командира в самый тяжелый момент боя.
Потерявшие всякую надежду на спасение, шахтеры снова оживились. Шум стих, только на некоторых полках слышались стоны тяжелораненых.