Чужая беременная
Шрифт:
Утром Маша долго рассматривала Михаила, который спал в кресле. С угрызениями совести, между прочим, рассматривала, памятуя о его больной спине. Надо же, не ушел домой, караулил ее всю ночь, в ущерб собственному здоровью.
В кресле Михаил, конечно же, не помещался. Он откинулся на спинку и вытянул ноги, а руки сложил на животе. Лицо заросло щетиной, хотя после парикмахерской он старался бриться каждый день. Он дышал глубоко и ровно, и Маша на цыпочках прокралась мимо него в уборную.
Обратно тоже
— Испугал? — спросил он.
Темные глаза смеялись, ни тени раскаяния Маша не заметила.
— Неожиданно, — призналась она хриплым голосом. — Давно не спишь?
— Услышал, что ты встала. Что с голосом? Горло болит?
— Болит, — согласилась Маша и попыталась встать.
Из одежды на ней была лишь короткая ночная сорочка и теплые носочки из козьего пуха. Близость мужского тела смущала, вгоняла в краску. Однако Михаил не отпустил, его объятия стали еще крепче.
— А температура?
Он притянул Машу к себе, коснулся губами лба, и она почувствовала себя загнанной в ловушку. Захотелось расслабиться, положить голову на мужское плечо, закрыть глаза и наслаждаться теплом, нежиться в объятиях.
— Лоб холодный, — сообщил Михаил. — Горло надо прополоскать. Сейчас дам тебе отвар.
Он сказал: «Сейчас», но вставать вроде бы не собирался. Рука скользнула по Машиному плечу, возвращая на место сползшую бретельку рубашки, обхватила талию, огладила бедро.
Маша замерла, не в силах отвести взгляд от темных глаз. Михаил смотрел с интересом, даже с вызовом, ждал ее реакции. А она растерялась, как девочка на первом свидании. И сердце билось часто-часто, как у трусливого зайчишки.
— Вечером твой Толик звонил, — неожиданно сказал Михаил.
Наваждение исчезло — на Машу как будто вылили ведро ледяной воды.
— Я спала?
— Да, ты спала. Я рассказал ему о твоей простуде.
— Судя по всему, его это не слишком расстроило.
Маша отвернулась и уставилась в угол комнаты, где висели поломанные часы с кукушкой.
— Его это встревожило. Во всяком случае, вопросов о твоем самочувствии и лечении он задавал много.
— И все?
— Нет. Проводимое лечение он счел адекватным. Посчитал, что ему нет смысла приезжать раньше, чем вы договаривались.
Маша поморщилась. Толик в своем репертуаре, все решил за нее.
— Я ни о чем с ним не договаривалась, — пробурчала она. — Обещала подумать, только и всего.
Михаил аккуратно поставил ее на ноги.
— Пойдем горло полоскать, Маруся. Только надень халат, пожалуйста.
— Мне не холодно…
— Это мне жарко.
Маша смутилась так, что чуть не расплакалась. Между прочим, сейчас она точно сама к Михаилу не приставала. За что он… так?
Обида нарастала, душила, сдавливая
Ключевое слово «беременной». Это все гормоны, никто ее не обижал. Наоборот, Михаил заботится о ней, как о… как о… Маша не могла определиться, кто она для Михаила. Судя по его недвусмысленным жестам — не просто соседка, за которой он обещал присмотреть.
— Миш, давай я тебя завтраком покормлю, — предложила Маша, останавливаясь в дверях кухни.
Михаил процеживал отвар, переливая его из кастрюльки в чашку.
— А? — переспросил он, не оборачиваясь. — А, нет, спасибо, Маруся. Рано еще, ты горло пополощи и ложись, поспи. А у меня дела.
— Позже приходи, после дел, — не отставала она. — Я кашу сварю, сладкую, с изюмом и курагой.
— Кашу я предпочитаю с мясом. — Михаил протянул ей стакан с отваром. — Иди, полощи, пока теплое.
После полоскания глотать стало чуточку полегче.
— А если с мясом, то придешь? — упрямо спросила Маша, вновь появляясь на кухне.
Михаил возился у стола, смешивая что-то в чашке.
— Пора мне, — невпопад ответил он. — Слушай внимательно. Постельный режим, ноги в тепле. Горло полоскать каждый час вот этим, — он показал на термос. — Пить теплую воду с лимоном и медом. И поешь что-нибудь, пожалуйста. Вчера целый день не ела. Только ничего холодного.
— Да ладно… Я же не глупая, чтобы холодное… Миш, так ты не придешь?
Вот же… Маруська. И правда, на его козу похожа, такая же упрямая. Стоит, пошатывается. И бледная, как поганка. А туда же… кормить его собралась… Неужели он выглядит таким истощенным, что все накормить норовят?
Дурень, ядрена вошь. Женщины так заботятся — накормить, напоить, обогреть. И Маруся не исключение.
— Я приду, — пообещал он. — И не из-за мяса.
— Миш… А спина твоя как?
— Да забыл уж, что болела.
— Миш…
Михаил не понимал, чего она добивается. Он стоял на пороге, собираясь уходить, а она все никак не могла отпустить его, как будто навек прощалась.
Гормоны?
Какие гормоны, ядрена вошь! Если в глазах столько щенячьей тоски, что хочется плюнуть на все дела и никуда не уходить. И целовать, целовать… Целовать до одуряющей сытости, до исступления.
Ядрена вошь. Но она же ясно дала понять, что не готова.
И муж Толик…
Ох, Маруся, что же ты творишь?
Кончик розового язычка скользит по губе. Жаркие ладони на плечах. Маруся не целует, прижимается щекой, обхватывает руками, гладит спину.
— Я решила. Я не поеду в Москву с Толиком. Отвезешь меня в женскую консультацию? Когда ты сможешь?