Чужая боль
Шрифт:
— Вы не спите? Я так и знала. Дождалась, когда мои уснули и к вам прокралась. У меня к тебе разговор, Саша. Вы надолго едете в деревню?
— Насовсем. Мы так думаем.
— Ну, что поделаешь? Может, оно к лучшему. Не забывайте нас. Хоть когда-то навестите, позвоните, теперь это просто. Сотовый телефон имеешь, запиши наши номера мобильников. Скажешь, как устроились на новом месте. Вот тебе деньги. Это от нас на первое время. Тут тридцать тысяч.
— Не надо, мам! Сколько-то есть, нам хватит.
— Возьми сию минуту. А
— С чего это ты раздобрилась? Потом попреками замучаешь.
— Совсем глупый! У тебя дочка умнее. Ты же мой сын. Сколько той жизни мне осталось, может год иль месяц. Хоть на похороны приедешь и не будешь меня вслед ругать. Оно, конечно, есть за что. Но живые люди не могут жить без ошибок. Так уж ты прости меня заранее.
— Ты это что? Зачем говоришь, будто прощаешься? Мы с тобой на Анькиной свадьбе спляшем.
— Размечтался! А кто осколки соберет. Я же на мелкие развалюсь, — рассмеялась Наталья Никитична.
— Мы с отцом не дадим.
— Эх, Сашок! Последнее время сердце сдавать стало. Так прихватывает, что белый свет не мил. А жить хочется, чем старше, тем силней. Все кажется, что мало видела. И Павлушку одного оставлять жаль. Да и вы не обогреты не устроены. А я уже старая, чем помогу.
— Мам, нам ничего не надо. Будь с нами такой, как сейчас. Для нас это счастье — твое тепло. Я знаю, что не любишь меня, но хотя бы Аннушку признай.
— Да как ее не любить, если она даже кота за один день научила называть меня мамой! Лапушка моя, у тебя самое доброе на свете сердце. Я ее ругала, а она, гляди-ка ты, какой подарок мне сделала! — погладила Анюту по голове, поцеловала обоих, пожелала спокойной ночи и тихо ушла в свою спальню.
— Ну, что, поговорила, помирилась с ними? Деньги отдала? — спросил жену Павел Антонович.
— Сашка никак не хотел брать деньги. Брыкался, упирался, но я настояла, уговорила его. Честно сказать, после твоего разноса поневоле впихнешь, лишь бы не брюзжал и не ругался. Устроил разнос нам с Максимом, да такой, что и впрямь поверишь, будто хуже нас на свете никого нет.
— Да пойми, ты все сделала для Максима. А Санька, как приемыш жил, если б тебе всю жизнь говорили, что ты свинья, через год хвост бы вырос. А ведь тоже наш сын, не за что был судим. Так и в справке об освобождении написано, я сам читал.
— Сам виноват, зачем женился на Ленке? Я его умоляла не связываться с нею. Так он даже слушать не стал. Уехал в Сургут вместе с шалавой. И все годы молчал, как там живет. Хотя мое сердце чувствовало беду.
— Не сочиняй, ты даже не вспоминала о Сашке. Обиделась, а человек помереть мог. За него чужие люди вступились. Человек при большом звании ему поверил. Хотя с Ванькой сами могли договориться о сыне. Ведь все же родной брат, — ворчал Павел Антонович.
— Мне такая глупость и в голову не пришла б. В деревне, хуже чем на зоне жить. Работать станет,
— Ну, а что ты предлагаешь? Оставить их у себя?
— Только не это! Я не вынесу. Мы слишком разные. Не уживемся вместе.
— Тогда как быть?
— Не знаю. Пусть с годок поработает в деревне. За это время что-то придумаем, — успокоила мужа Наталья Никитична.
— Давай возьмем их с собою на дачу, — предложил Павел Антонович.
— Зачем? Кому они там нужны? Все мои грядки потопчут. А что подумают о нас с тобой.
— Смотря, как позовешь. Ведь после твоего приглашения могут тут же к Ваньке в деревню сбежать.
— А пускай они дома останутся. И нам, и им мороки меньше. Помочь не смогут. А навредить запросто.
— Пусть остаются. Но покажи им приготовленное, все продукты укажи, вели, чтоб ели. Это и их дом, — напомнил Павел Андреевич.
Тихо посапывая, спали старики. Максим, насидевшись за компьютером, спал безмятежно. Аня вскрикивала в своей постели. Ей приснилось, что все куклы меж собой передрались, и мать выкидывает их во двор прямо с балкона и ругает. Грозит и Аньку выбросить следом.
— Ты же обещала жалеть и никого не обижать. А сама что делаешь? Я папке скажу, что ты все наврала.
— А ну! Иди сюда! — хочет поймать Ленка Аню за шиворот. Та убегает, прячется под кровать и громко плачет, зовет отца. Проснулась от того, что кто-то схватил за плечо и вырвал из сна:
— Чего кричишь? — разбудил отец.
— Мамка приснилась. Хотела с куклами в окно выкинуть.
— Спи спокойно, она далеко и уже никого не достанет.
Перед самым отъездом Наталья Никитична купила внучке обновок и вздумала сама искупать девчонку. Завела ее в ванную, та разделась, и бабка увидела сине-зеленые рубцы на теле внучки. Поначалу не поняла, а потом до нее дошло:
— Кто ж тебя так побил? За что? — спросила дрогнувшим голосом. Из глаз потекли слезы:
— Павлик, Саша! Зайдите на минуту! — позвала бабка мужчин.
— Не надо! Папа видел. А дедуньке не стоит показывать. Это меня мамка отодрала. Я котенка с улицы принесла. И спрятала его в коробке, чтоб мамка не увидела. Но Барсик есть захотел и вылез, пришел на кухню. Вот тут нам с ним обоим досталось. Ему хворостиной, мне ремнем.
Котенка с балкона выбросила, меня на холоде долго продержала.
— Сашка, почему не наказал за ребенка? Зачем разрешил так издеваться над человеком?
— Такую под суд надо было отдать. Сволочь! Разве это женщина? — возмущался дед. Его лицо покрылось красными пятнами.
— Может я и простил бы ей бабью шалость с хахалем. Но когда вот это увидел, о примирении разговора уже не было, — ответил Саня.
— Нужно было отдать ее под суд, сразу выписать из квартиры, как она с тобой поступила, сразу развестись с этим чудовищем.
— Да она садистка! — возмущался старик.