Чужая душа - потемки
Шрифт:
Уезжали мы через два дня, в конце учебной недели. Утром, что, собственно, привычно. Зато непривычным стало желание Лазавея сказать мне пару слов наедине, не под перекрёстным огнём глаз Осунты. Смирилась она лишь для вида, внутри же, я чувствовала, бушевало желание вернуть обратно былую добычу.
Мы спустились в холл. Здесь ввиду раннего часа было тихо, но Лазавей всё равно тщательно проверил все закоулки, будто опасался, что какая-то ранняя пташка притаилась под лестницей или кадкой с цветком.
– Помиритесь с ней, - не оборачиваясь, попросил Лазаей.
– Зачем наживать врагов на пустом месте?
Прикусила губу, чтобы не напомнить, кто начал первым. Меня постигло разочарование: как, это всё, о чём хотел поговорить магистр? Получается, Осунта для него что-то значит. Видимо, не столько, сколько бы она желала, но больше, чем думала я.
Низко опустила голову, чтобы скрыть горькую усмешку. По сравнению с Хендриком это легко: с Лазавем не прожила и дня, он не клялся мне в любви. Общение с демонами и вовсе решит проблему: если там боевые действия, то вздыхать о несчастной любви будет некогда. Как бы выразился в такой ситуации Шкварш?
Задумалась, подбирая подходящее выражение, и не заметила, как подошёл Лазавей. Он остановился вплотную к моим коленям, практически касаясь их, упёрся одной рукой о стену и начал буравить взглядом. Не выдержав такого пристального внимания, подняла голову.
Игра в гляделки длилась минуты две, затем Лазавей выпрямился и заговорил:
– Вам обеим смягчили наказание. Магистр Айв по закону должен был одну уволить, а другую исключить. И там, и там - без права восстановления.
– Вы заступились?
– догадалась я.
Магистр кивнул:
– Всё случилось из-за меня, из-за того, что не доглядел. Просто не допускал подобного варианта. А ведь видел, что назревает.
– Мне от вас денег не надо, - вспомнив о штрафе, на одном дыхании выпалила я.
– И вы ни в чём не виноваты, просто магистр Тшольке - собственница, а я - дура.
– И ни капли не собственница?
– со смешком поинтересовался Лазавей.
Смутившись, уделила пристальное внимание растению в кадке. Сколько там у него листьев? Интересно-то как!
– Значит, прояснить ситуацию до отъезда вы не желаете?
– Мне показалось, или в голосе магистра промелькнула обида.
– Хорошо, вернёмся к Осунте.
– Хочу!
– я аж подпрыгнула в кресле и горящими глазами уставилась на Лазавея. Руки от волнения подрагивали. Мстительно напомнили: - Вы обещали в кабинете ректора.
Магистр вздохнул, привычным нервным жестом накрутил на палец амулет и обошёл по периметру холл.
– Итак, касательно вас. Даже не знаю, что сказать.
– Я вам нравлюсь? Хоть
– Смелость города берёт, возьмём приступом магистра.
– Нравитесь, - с улыбкой подтвердил Лазавей.
– Всегда нравились.
– А Осунта? То есть магистр Тшольке?
Магистр замялся, а потом процедил:
– Любовница. Бывшая. Хотя она считает иначе, вы сами знаете.
Воцарилось неуютное молчание. Лазавей будто досадовал на себя за излишнюю откровенность, а я не знала, как далеко могу зайти в расспросах. Удобно ли интересоваться, какие чувства связывали любовников? Просто постель или нечто другое. Я бы, к примеру, за такой вопрос по лицу стукнула.
– Всё кончено, - обронил магистр.
А? что кончено? Для меня или для Тшольке?
И тут снова пришлось краснеть и мысленно считать подземные ярусы: Лазавей пожелал узнать, что именно испытывала я.
– Нет, то, что бескорыстно, я вижу. Только вариантов-то много, Агния: от банальной постели до любви. Первое, - он на мгновенье задумался, - пожалуй, отметём, иначе бы проделывали разные штучки, вроде упавших книг. Хотя, на празднике святого Йордана вы именно этого хотели. Да-да, Агния, нечего изображать святую невинность! Взрослые люди, говорю, как есть. Итак: влюблённость?
– Я не знаю, где грань между любовью и влюблённостью, - тихо ответила я.
– Вы требуете невозможного, допрашиваете, а сами до сих пор не определились, нужны ли вам мои чувства. Магистр Лазавей, скажите, не бойтесь сделать больно, я...
– Не скажу. По-моему, я и так достаточно откровенен. Значит, любовь, - подвёл итог Лазавей и наконец-то сел. Между нами был столик для корреспонденции, расстояние вытянутой руки.
– Да, Эдвин, я люблю вас, - тихо, чтобы не услышал, пробормотала я, а вслух добавила: - Наверное, нам пора?
– Есть ещё пара минут. Боитесь?
Покачала головой. Сейчас нет, страх появится потом, когда створы перехода выбросят нас с Осунтой в самое пекло. Пока же на душе лёгкая грусть, тоска по Марице, друзьям, учёбе... и ему, Лазавею, которого могу больше никогда не увидеть. Вот этого я боюсь.
Магистр взял меня за руку, успокаивающе погладил, заверив, что Тшольке не допустит дурного. Я и так это знала: в трудную минуту она забывала былые обиды. Да и смысл избавляться от меня, когда любимый дал отставку, а сама балансируешь на острие ножа? Уверена, ректор проверит, если вдруг со мной что-то случится.
Лазавей убрал руку и встал. Я тоже поднялась - и оказалась в объятиях магистра. Его губы на краткий миг коснулись моих, и Лазавей отстранился. Я даже не успела запомнить, почувствовать, каково это - целоваться с ним, поэтому решила повторить, повиснув на шее у магистра.