Чужая душа - потёмки
Шрифт:
— Умерьте пыл, госпожа Выжга, и приведите себя в порядок, — скривила губы Осунта и бросила на камни свёрток. — Прояви вы благоразумие, не задерживали бы нас.
— Всё-таки неправильно было так, — возразил магистр Лазавей. — Это не так просто, Осунта, я практически полностью выложился…
— Поэтому я и отправилась с вами, — улыбнулась магистр Тшольке и, помедлив, добавила с неожиданным восхищением в голосе: — Вы меня поразили, Эдвин, сделали практически невозможное.
— То же, что любой специалист по изменению сущностей, — отмахнулся
Взгляд его обратился ко мне, и я невольно залилась румянцем. Такое впечатление, что стою перед ним голой, да ещё в бесстыдной позе. И ведь глазами не раздевает, хотя проявил интерес к формам, как любой другой мужчина на его месте, но мимолётный.
— Так дело не пойдёт, — решительно заявил магистр Лазовей. Ему почему-то не понравились мои босые ноги. — Ночная рубашка не лучшая одежда для Оморона.
— А я сюда не рвалась, — насупилась я, отвернувшись. И тут же дёрнулась, почувствовав его пальцы.
Судорожно сглотнула и задержала дыхание, отгоняя крамольные мысли. Не станет же он при свидетелях…
Разумеется, не стал: магистр нажал пальцами на мои виски, убрав раздражение, а затем спокойно, не обращая внимания на мои подколки и возражения, намазал тем самым составом, что дал Липнер. Проделал всё быстро, ловко и даже приятно, насколько это возможно с посторонним человеком. И нормы приличия магистр Лазавей не перешёл: под подол не лез, вырез рубашки тоже не трогал, зато смазал стопы.
— Остальное сами. Держите, — он всучил мне в руку баночку, а затем и одежду, максимально закрывавшую тело.
Магистр отошёл, походя укрыв меня колышущейся непрозрачной воздушной стеной от глаз наблюдателей. Я мигом воспользовалась обстоятельствами и переоделась.
Надо же, Осунта моё бельё прихватила! А вот такого платья у меня не было, как и платка. Цвет не понравился, но тут уж не до выбора — в ночной рубашке не походишь! Последнюю я тщательно свернула и теперь маялась, не зная, куда девать. В руках нести?
А ноги до сих пор босые: обувью магистр не озаботилась.
Пелена дрогнула и рухнула.
Маги придирчиво оглядели меня и велели Юлианне забрать у меня рубашку и одолженную кофту и поделиться запасными туфлями.
— В ближайшем городе оденем всех по оморонской моде, — пообещала Осунта. — А пока терпите.
Туфли оказались велики, так что я существенно задерживала спутников, опасаясь споткнуться или вовсе потерять обувь.
Чувствовала себя погано. Во-первых, разлучили с родными. Во-вторых, я никуда не желаю идти. В-третьих, в гроб краше кладут. Такое воронье гнездо на голове! Только платком и прикрывать.
А солнце тут горяченное, без мази точно бы в рака превратилась. И так кожа шелушится и чешется: обгорела всё-таки…
Не выдержав темпа моего передвижения и страдальческого выражения лица, магистр Лазавей подхватил меня в охапку. Между нами завязалась интеллектуальная беседа о правах преподавателей и законности их
— Так было нужно, — в который раз ответил магистр на моё праведное негодование. — Вы подали идею, вы неглупы и идеально подойдёте. Хватит, Агния, не действуйте мне на нервы!
Ладно, я помолчу, но к этой теме мы вернёмся. Когда выберемся отсюда. И говорить будем в кабинете ректора.
Не желая, чтобы коллега надрывался, таская моё бренное тело, Осунта соорудила что-то вроде магического гамака из переплетения синих прозрачных нитей и велела сесть в него. Магистр облегчённо вздохнул: устал. И нести, и слушать меня. Я, конечно, хороша: он виноват, но перемещение измотало его, выжила до нитки.
Гамак со мной плыл за спинами магов, подпитываемый тоненькой ниточкой от левой руки магистра Тшольке. Сильная ведьма, раз выкидывает такие фокусы! Я ведь парю над землёй в коконе магии.
Но если они решили, что своей заботой задобрили меня, заставили забыть, каким образом я здесь оказалась, магистры просчитались. На ближайшем привале я устрою им весёлую жизнь.
У меня Марица осталась одна. Не с мужем, не с бабушкой — со Светаной, которая спокойно может уйти, решив, что я вышла на минуточку. А дочка будет надрываться от плача, голодная, мокрая… Нет, уроды! Одно дело, если бы я всё подготовила: бутылочку с молоком, расписала, как кормить, где пелёнки и прочее, — другое, а вот так. Да, собиралась отдохнуть без ребёнка, но не в другом же мире! И у бабушки Марице точно было бы хорошо: воздух, травка, коровки… И писала бы я, справлялась, как и что, вернулась через месяц. А тут хоть с бубном пляши — никакой связи со Златорией.
Положим, я не суматошная мамочка, не дёргаюсь каждую минуту, как ребёнок, спокойно отдаю его друзьям, а сама по магазинам или работать, но тут-то другой случай. Хотела — не хотела дочку, а ей всего полгода, о ней заботиться нужно. Нет, я желаю знать, что с ней всё в порядке, что она ни в чём не нуждается, тогда и поговорим.
Словом, у меня было много свободного времени для паники, размышлений и издевательств над сердцем, которое сжималось от тревоги и тоски. По дочери? Да. По Златории? Тоже. Но всхлипывать не всхлипывала, не желая доставлять им такого удовольствия. А Липнер и Юлианна наверняка решили бы, что я просто боюсь, как маленькая…
Чтобы хоть как-то отвлечься, рассматривала окрестности. Много красноватого камня, попадается слепящий белый — тот самый, который бликует на солнце. Растительности мало, в основном эти странные мягкие ёлки, какой-то кустарник, наподобие боярышника. Трава — змеистая, с узкими острыми листочками.
Внизу, разумеется, интереснее, но до долины нужно добраться… Спуститься туда — ой, как тяжело! Так что мне повезло, что не ножками в чужих туфлях.
Когда пульсирующий рогатый шар над головой превратил камни в сковородку, магистры объявили привал.