Чужая игра для Сиротки

Субботина Айя

Пятьдесят тысяч?

Я даже близко не могу вообразить размер этой горы золота.

Но.

Погодите-ка.

Я никакая не герцогиня Лу’На!

Глава восьмая

Я собираюсь открыть рот и со всей ответственностью заявить, что все это — просто одна большая ошибка, но в этот момент у меня снова жжет в груди.

Один в один как было, когда Орви пытался меня поцеловать.

Только сейчас меня это не пугает, а даже радует, потому

что, кажется, внезапный всплеск сама не знаю, чего — мой единственный способ хоть как-то выбраться наружу. Потому что у меня нет не то, что пятидесяти тысяч, но даже пару монет на дорогу, если я до утра не вернусь в гостиницу и сестры уедут без меня. Правда в таком случае, в монастырь лучше не возвращаться.

— Ты напишешь письмо. — Главный брезгливо и безразлично отпихивает девушку к стене и, подходя ко мне, нависает сверху уродливой вонючей тенью. — Скажешь, чтобы до завтрашнего заката твои няньки и мамки собрали всю сумму.

— Написать… кому? — с большой опаской спрашиваю я.

— Хватит притворяться, маленькая герцогиня, — неприятно скалится он, показывая местами очень щербатые зубы. — У меня шутки шутить никакого настроения нет. Вот получу золото — сразу подобрею и отпущу тебя к твоим куклам.

Я снова пытаюсь сказать, что он меня с кем-то путает — хотя догадываюсь с кем — но боль в груди становится настолько сильной, что у меня до немоты сводит гортань. Могу только мычать что-то невразумительное. Ему это не нравится: хмурится, качает головой, сквозь зубы шипит, чтобы прекратила.

Заносит руку.

Я с трудом прикрываю голову ослабевшими от страха и боли руками.

— Думаешь, я не знаю, какая ты крыса, маленькая герцогиня? — Вместо удара Главный с издевкой гладит меня по голове, но от прикосновения его пальцев так противно и мерзко, что уж лучше бы «вручил» оплеуху. — Так что давай без вот этого твоего бормотания: тебе дадут пергамент, ты напишешь под мою диктовку, и если завтра деньги будут там, где я скажу — твоя драгоценная жизнь будет в безопасности.

Я мотаю головой и случайно замечаю смотрящую на меня девушку.

Мурашки по коже — настолько сильно мы с ней одинаковые. Это словно смотреться в зеркало, на котором нет ни одного изъяна и трещины.

Она медленно мотает головой, поджимает губы.

Хочет, чтобы я молчала? Ну конечно, ей легко говорить, ведь это она, кажется, и есть та самая герцогиня, и пока меня принимают за нее, ее жизни точно ничего не угрожает. Кто станет ломать забавы ради такую красивую дорогую марионетку?

— Ну так что? — Главный хватает меня за подбородок и заставляет поднять лицо. Глаза у него мутные, противные. Хочется зажмуриться, лишь бы не видеть, но что-то подсказывает, что он будет не рад узнать, что на него противно смотреть. — Будешь славной маленькой герцогиней? Или я могу отправить вместо письма пару твоих отрубленных пальцев.

— Но я… — делаю слабую попытку казаться храброй, — не герцогиня…

—

Шутить вздумала? — Его лицо вытягивается и покрывается белыми пятнами злости.

Он все-таки еще раз заносит руку и на этот раз я точно знаю, что удар будет для меня… очень болезненным.

— Моя госпожа… — слышу голос моего двойника, в котором раздражения больше, чем беспокойства.

Ну да, конечно, это ведь не она давала клятву никогда не врать своему суженому богу.

И это ведь не ее пальцы пообещали отправить в качестве доказательства.

В груди становится очень горячо, и на этот раз там как будто собирается огненный сгусток, который мне никак не удержать внутри. Это что-то очень горячее, злое, пульсирующее, как разрушение, если бы оно могло иметь физическую форму.

Я чувствую, как вся эта смесь растекается у меня под кожей и когда почти чувствую опускающийся мне на голову кулак, клокочущая злость яркой вспышкой вырывается наружу.

На несколько мгновений мир заполняется ослепительным белым светом, внутри которого нет ничего, лишь пара корчащихся от боли теней.

Мне тяжело и очень страшно, но если я и дальше буду просто сидеть, то, возможно, мой Плачущий бог больше никогда не протянет мне руку помощи. Это ведь его работа: сперва не дал мне совершить грехопадение, теперь — бережет от нелюдей.

Я едва в состоянии ползти, но интуиция подсказывает, что время неумолимо иссякает.

Что-то ведет меня. Подсказывает направление.

Не в сторону двери, а наоборот — в глухую стену.

Может быть, я стукнусь лбом о сырой камень и это будет лучшим уроком тому, что нельзя врать своему святому?

Когда вспышка медленно тускнеет, становится отчетлива видна огромная рваная дыра в стене. Выглядит это словно кто-то поработал тараном. Места не так, чтобы много, но я точно протиснусь наружу.

На четвереньках, как мелкая испуганная собачонка, переползаю на обратную сторону, вдыхаю чистый свежий воздух и, не глядя, просто несусь со всех ног.

Потому что кто-то уже бежит по моим следам.

— Стой, дура! — слышу женский окрик. — Стооооой!

Я выскакиваю в узкий переулок, оттуда — на вымощенную камнем главную городскую улицу. Уже так поздно, ни в одном окне не горит свет, а фонари горят через один.

Выдыхаю, на минуту сбавив шаг, потому что понятия не имею, где нахожусь и куда идти.

Меня притащили сюда слепую и глухую, как новорожденного котенка и, может, это вообще… какое-то очень далекое место?

— Стой! — снова кричит мой двойник, выскакивая из переулка. Останавливается, прижимает ладонь к боку и жадными глотками хватает воздух. — Ты же не знаешь куда идти, верно?

Хотела бы я знать, можно ли ей довериться. Но, по крайней мере, в той темнице мы с ней были в одинаковом положении пленниц.

— Что тебе нужно? — Всплескиваю руками. — Они приняли меня за… тебя?