Чужая кровь
Шрифт:
Его миссия будет окончена – он защитил своего клиента, отработал полученную плату, завтра его будет ждать новое дело. А я… А я останусь для него только частью одной из тех историй, которыми он, не называя имен, возможно, делится за пивом с друзьями.
Казалось бы, мне-то что с того? Ведь он для меня тоже лишь случайный знакомый. Жизнь свела нас всего на несколько дней. Может, я как-то по-особому восприняла это знакомство лишь из-за трагичности столкнувших нас обстоятельств? Не исключено, что завтра я проснусь и уже
Пару минут я пытаюсь внушить себе эту мысль, разглядывая, как Антон пробегает глазами страницы. Я любуюсь его твердым красивым профилем, четкой линией скул и опущенными ресницами и мысленно твержу себе: «Подумаешь, какой-то сыщик. Зачем он тебе вообще нужен? Скоро ты станешь свободной, найдешь себе кого-нибудь получше».
Но какой-то противный голосок в моей голове неожиданно возражает: «Мне не нужен никто «получше». Мне нужен именно этот мужчина». Я пугаюсь этой мысли. Неужели я успела так привязаться к Антону? Я еще крепче прижимаюсь лбом к его плечу и крепко обхватываю руками его бицепс.
На мгновение Городецкий поднимает от тетради удивленные глаза, но взгляд его тут же теплеет. Он ласково улыбается, даже не подозревая, какие страсти бушуют во мне, и снова возвращается к чтению.
Эта улыбка дарит на мгновение надежду: может, я не совсем безразлична Антону? Хотя с чего бы мне так считать? Да, после моего падения с лестницы он трогательно заботится обо мне. Но это вполне можно списать на его доброе сердце и хорошее воспитание. Да, он поцеловал меня тогда, у реки. Но это был лишь минутный порыв – он сам признался.
«Увы! – прихожу я к грустному выводу. – Моя любовь из разряда безответных». И тут же вздрагиваю. Что? Я назвала это чувство любовью? Да я с ума сошла! Разве можно полюбить кого-то за три дня? Разумеется, это никакая не любовь. Наверное, такое же сиюминутное увлечение, как и у Антона в отношении меня. Я не должна это так явно демонстрировать. Хотя бы для того, чтобы потом не чувствовать себя полной дурой – ведь вполне вероятно, что мы расстанемся с Городецким уже сегодня вечером и не увидимся больше никогда.
«Даже сейчас нечего липнуть к нему, отодвинься!» – мысленно приказываю я себе, но почему-то безвольно продолжаю сидеть, не шевелясь, и смотреть, как сильная мужская рука с длинными пальцами переворачивает страницы одну за другой, и как бегают по строчкам внимательные глаза.
Минут через двадцать Антон делает большой вдох, закрывает старую тетрадь, потом шумно выдыхает, обращает ко мне лицо и говорит:
– Помнишь, я тебе сказал, что в этой цепи не хватает важного звена?
Я киваю, выжидающе глядя на него.
– Это звено найдено, – сыщик хлопает ладонью по обложке дневника. – Теперь я могу восстановить всю цепочку и, думаю, мне удалось наконец разобраться, каковы были мотивы всех участников этих событий.
В этот момент от дороги доносится автомобильный сигнал.
Городецкий обрывает фразу, не договорив, и легонько отстраняет меня:
– Это наверняка милиция. Надо пойти открыть им ворота. Посиди тут. Я сам их встречу.
Он поднимается с раскладушки, снова заправляет прочитанный дневник за пояс джинсов и спускается на первый этаж. Я слышу, как его уверенные шаги звучат в холле, потом хлопает входная дверь и наступает тишина.
Но уже через несколько минут дом наполняется звуками и людьми, снующими везде, как муравьи. На первом этаже они, переговариваясь между собой, рассматривают мертвого Андрюшку и допрашивают Карена, на втором крутятся возле трупа Марии.
Меня пока не трогают, и я по-прежнему сижу у стены на раскладушке, отстраненно наблюдая, как по моему дому (а я уже привыкла считать эту дачу своим домом) бесцеремонно расхаживают незнакомцы.
Антон лишь ненадолго подходит ко мне, трогает за руку и участливо спрашивает:
– Все в порядке? Как ты?
Я пожимаю плечами.
Детектив наклоняется ко мне и негромко говорит:
– Не нравится мне, что вместе с опергруппой приехали чины из окружной военной прокуратуры и ФСБ. Я их не вызывал.
Позади него останавливается пожилой худощавый человек с властным взглядом и окликает его:
– Антон Александрович, необходимо кое-что дополнительно прояснить. Я жду Вас через пять минут в этой комнате, – он указывает пальцем в сторону Дедовой спальни и, не дожидаясь ответа, словно и не допуская, что кто-то может не послушаться его просьбы, больше похожей на приказ, разворачивается на каблуках и уходит.
Городецкий извиняется взглядом за то, что снова должен оставить меня одну, и исчезает. Возвращается он с непрозрачным целлофановым пакетом под мышкой и, проходя мимо меня, опускает мне на колени румяное яблоко:
– На, погрызи пока. Ты ведь с утра голодная.
Мой давно некормленый желудок приветствует фрукт радостным урчанием. Я провожаю Антона глазами и, вгрызаясь зубами в хрустящий плод, размышляю, как мне расценивать это новое проявление заботы со стороны Городецкого: сделано это лишь из жалости или за этим кроется что-то большее.
Фантазируя на тему «чего-то большего» между нами, я незаметно приканчиваю яблоко и запихиваю огрызок под раскладушку – сейчас не до чистоты.
Вот открывается дверь, за которой скрылся детектив, я настороженно выпрямляюсь, но из нее выходит Фрося, которую, наверное, выставили из комнаты.
Что-то долго Антона не отпускают. Я начинаю переживать: а вдруг у него из-за всего произошедшего на нашем сумасшедшем юбилее будут неприятности? Скажем, отберут у него лицензию частного детектива или возникнут какие-то другие проблемы.