Чужая невеста

Хингл Метси

Хуже, чем пират. Он чуть не разрушил нечто драгоценное и доброе. Помоги ему Бог это восстановить.

Лорелей открыла глаза и, моргая, посмотрела на людей, стоявших в изножье кровати.

— Мама? Папа?

— Слава Богу! — мать кинулась к ней. Дрожащей рукой она погладила ее по щеке. — О, бедная моя деточка. Как ты себя чувствуешь?

— Хочу пить. — Отец поднес ей стакан, и она попыталась сесть. Вода была прохладная и ласкала горло. — Спасибо. — Она откинулась на подушки. — Где я?

—

В больнице на Развилке Апачей, — ответил отец.

— В больнице, — повторила Лорелей, оглядывая белые стены и занавески, трубки, сбегающие к руке.

— Тебя укусил паук, и Джек тащил тебя на руках через горы...

Мать что-то еще говорила, а у нее в голове стали восстанавливаться события.

Потоп. Она и Джек занимаются любовью. Обнаружение золотой шахты. Укус паука. Звук рушащегося тоннеля. Потрясенное лицо Джека, выносящего ее из пещеры. А где Джек?

— Где Джек? — с внезапным испугом спросила она.

— Ждет за дверью, — сказала мать.

— Парень заслуживает, чтобы его выпороли вожжами, — сказал отец, пыхтя, как Спенсер Трейси в своей последней роли. — Я бы и выпорол его, если бы он не выглядел так, будто готов сам себя выпороть.

У Лорелей сжалось сердце. Конечно, этот дуралей винит во всем себя.

— Папа, — прервала она отца, который приготовился произнести еще один монолог Спенсера Трейси, — позови Джека. Мне нужно с ним поговорить.

— Уж и не знаю, деточка. Ты еще слаба, и сестры ждут очереди повидаться с тобой.

— Папа, мне нужно видеть Джека.

— Я должен посоветоваться с врачом...

— Папа, или ты приведешь Джека, или я встану и сама к нему выйду.

Отец заморгал и сделал строгое лицо.

— Как ты со мной разговариваешь, юная леди? Я мог ожидать такого тона от твоих сестер, но не от тебя. Ты всегда была доброй, чуткой девочкой.

— О, Генри, ради Бога! Успокойся и позови парня.

— Спасибо, мама, — сказала Лорелей, когда отец с царственным видом вышел.

— Пустяки. Иногда отца бывает трудно прервать. Сейчас он участвует в римейке старого фильма Спенсера Трейси. Он там играет всего лишь гостя на свадьбе, но, боюсь, влияние старика Трейси слишком велико.

Лорелей невольно засмеялась. Ее родители неподражаемы. Прожив вместе всю жизнь, увлекаясь работой в кино, они до сих пор любят друг друга так же, как в молодости. Такая вот нескончаемая любовь. Вот если б у них с Джеком было так же...

Мать отвела ей с лица волосы.

— Ты любишь его?

— Да. Люблю всей душой. Думаю, всегда любила, даже когда ненавидела.

Мать улыбнулась.

— Так бывает. Хотя временами твой отец сводит меня с ума и я готова убить его, я не представляю себе жизни без него. И не хочу жизни без него.

— Вот и я тоже. Не хочу ни минуты жизни без Джейка.

— Тогда тебе придется потрудиться. Он ужасно винит себя за то, что случилось в горах.

— Но разве он виноват, что меня укусил паук?

—

Тебе придется его в этом убедить. Если любишь, борись за него, Лорелей.

Все-таки ее мать — замечательная женщина. В свои пятьдесят два года она еще очень красива — золотые волосы, карие глаза. И не только красива — изящна.

Лорелей не успела ей это сказать — вошел Джек. Он выглядел измученным, убитым, как человек, приговоренный к виселице. Красивое лицо было мрачно, не осталось ни следа дерзкой улыбки, которую она так любила. Глаза по-прежнему были безумно синими, но исчезла озорная искра, смешинка — они стали тусклыми и мертвыми.

— Привет, красавица. Как ты себя чувствуешь? — спросил он, оставаясь в дверях.

— Лучше. Как заново родилась.

— Пойду скажу врачу и сестрам, что ты очнулась, — сказала мать и выскользнула из комнаты, буркнув: — Желаю удачи.

— Ты выглядишь гораздо лучше, чем вчера, — сообщил Джейк.

— Жаль, что этого не скажешь о тебе. Когда ты последний раз спал?

Он пожал плечами.

— Соснул на кушетке в приемном покое.

— И, насколько я тебя знаю, все это время бичевал себя за то, что случилось со мной.

— Вовсе нет. — Лорелей подняла брови, и он решил не врать. — Да, ну и что из того? У меня есть для этого все основания. Я чуть не погубил тебя.

— Может, ты закроешь дверь и войдешь?

— Ну, как вы себя чувствуете, мисс Мейсон? — спросил молодой врач, входя в комнату. На кармашке халата можно было прочесть имя Стивенс. — Вчера вы нас напугали. Особенно Джека. Медсестры и сейчас судачат, как полуголый горец притащил вас на руках и грозно потребовал врача.

Он вставил ей в рот градусник, проверил пульс, сделал отметку на температурном листе и приказал открыть рот.

— А-а, лучше. Гораздо лучше. Я думаю, внутривенное можно прекратить.

— Когда мне можно будет уйти? — удалось наконец задать вопрос Лорелей.

— Если основные показатели останутся в норме, думаю, завтра можно выписывать. Скажу вашим сестрам, что они могут войти. — Врач положил руку Джеку на плечо. — Последите за нашей пациенткой, Джек. Не давайте ей утомляться.

— Постараюсь.

В комнату ворвались сестры.

— О, Лорелей, простишь ли ты меня?

Актриса по натуре, Дезире плакала и вообще вела себя как героиня романа.

— Закрой водопровод, Дезире, — приказала Клер. Нахмурившись, она посмотрела на Джека и повернулась к Лорелей. — Хочешь, я его вышвырну?

Видя серьезное выражение ее лица, а также зная, как мало старшая сестра ценит мужское племя, Лорелей сказала:

— Спасибо, не надо. Я решила оставить его при себе.

Клер нахмурилась.

— А Герберт?

— Уехал с матерью в Европу, чтобы избежать скандала, — объяснила Дезире.

— Скандала? — повторила Лорелей.

— Ну да. Из-за того, что Герберт остался стоять у алтаря. — Дезире хихикнула. — Моя вина!