Чужая осень (сборник)
Шрифт:
— Я слушаю, — гордо сказал Веня таким тоном, будто в его гарем явился гонец с важным сообщением.
— Он сказал, что раскаивается и хочет вернуть тебе все, что мы так тщательно, но напрасно искали.
Веня на мгновение задумывается, а вдруг я блефую, потом решает, что, видимо, здорово испугала меня возможность предстоящей расправы и приполз я сюда с неоценимыми сведениями, чтобы мой бывший хозяин простил меня и забыл обо всем.
Я толкнул вперед вешалку и Вене снова ничего не остается, как идти за мной. Мальчики спешат за ним следом, но Горбунов останавливает их.
Медленно опускаюсь в старинное кресло, оставляя в поле зрения неплотно прикрытую дверь.
— Так
— Не нужно спешить. Ты ведь знаешь, что я ищу Тропинина. Интересно, где он может быть?
— Тропинин здесь. Ты все-таки не ответил на мой вопрос.
— Не спеши, отвечу. Он точно у тебя, ты не успел переправить его в Баку или?..
— А какое тебе дело до этого? — не выдерживает Вениамин, ставя в который раз меня на место. — Может, я перед тобой отчитываться должен? Ты вспомни, каким я тебя подобрал…
— Помню, ты многое для меня сделал. Но понимаешь, меня как гражданина с высоким сознанием волнует судьба уникального произведения искусства. Нельзя допустить, чтобы навсегда ушло от нас бесценное наследие прошлого.
Веня смотрит на меня, как на полоумного и потом с яростью шипит:
— И давно тебя стали волновать такие вопросы? Раньше ты их почему-то не задавал…
— Я прозрел.
— Понятно, сперва наелся деньгами до отвала, теперь и прозреть можно. Но, к твоему сведению, я спасаю произведения искусства. Там они будут в полной сохранности, в отличие от нашего поганого города.
Вот тебе раз. Я думал, что Веня, наладивший контрабанду похищенного, зарабатывает таким образом на пропитание целой ораве мародеров во главе со своей драгоценной персоной, а он заботится, оказывается, о произведениях искусства.
— Посмотри на эти иконы, — продолжал Горбунов, — если бы не я, они бы давно погибли, рассыпались в прах. Это я нашел, отреставрировал их, подарил им вторую жизнь. А такие, как ты, граждане с высоким сознанием делали все, чтобы уничтожить их. Это они взрывали памятники Бородино и снимали это варварство на кинохронику, сбивали кормушки для коров из работ древних мастеров. В нашем городе стоял памятник Екатерине, произведение искусства, каких мало, сломали, и установили на его месте то, что памятником язык не повернется назвать. В Питере точно такой памятник не тронули, а у нас сломали в два счета. А сейчас граждане завопили — бесценные произведения искусства. Причем стали они бесценными только тогда, когда запахло от них валютой, а раньше это был религиозный опиум. И я на эту валюту имею права больше, чем все, потому что я уберег множество работ в то время, когда их уничтожали.
— А разве я тебе не помогал в этом? — горячо поддерживаю Горбунова. — Вспомни, сколько произведений древнерусской живописи мы спасли из церквей, из квартир несведущих старушек, после смерти которых эти иконы скорее всего обратились бы в прах, родственники выкинули бы их гнить на помойку. Но к Ярошенко ты отправил людей уже без меня.
— А что Ярошенко, она все равно помирала. Пока была жива — вещи жили, а померла — и они расползлись бы, как тараканы, и многие бы исчезли навсегда. Мало ли ты знаешь примеров, когда после смерти коллекционера все, на что уходила его жизнь, исчезало бесследно?
Все-таки хорошо, что Веню всегда можно увести в сторону от разговора, дать возможность полюбоваться собой хоть бы в театре одного зрителя, а потом, когда возникнет необходимость, развернуть его светлым ликом к факту. Пусть высказывается…
— И если я спасаю произведения искусства, пусть даже таким путем, то все равно делаю святое дело, — продолжал Веня, расхаживая по комнате, — я знаю, что они там не пропадут, раз за них деньги плачены, и, в конце концов,
— Себе оставляешь… — продолжил я, чтобы напомнить о своем присутствии. Веня посмотрел на меня внимательно и закрыл рот. Ну как тут развивать мысль о своей благородной миссии в этом мире, когда указательный палец правой руки собеседника прижат к губам, а аналогичный палец другой руки лежит на дуге курка немного громоздкого пистолета «Люгер», направленного в твой живот. Его Веня не раз видел в моих руках. Только он думает, что это пистолет, а я знаю, что это зажигалка. Когда-то это действительно было боевое оружие, но пришло время уходить из-под Вениного крыла, и я понял, что, кроме неприятностей, обладание пистолетом ничего не может принести: в конце концов, у меня руки есть. Продавать его было глупо, еще хуже, чем хранить без дела, поэтому дал я «люгер» Славке Капону, присовокупив к нему две десятки, и через неделю он вернул мне пистолет, переделанный в зажигалку. Только вот Вене я об этом не сказал. В конце концов, если не договоримся, на всю эту компанию «дубинки» хватит.
— А теперь слушай, Веня, внимательно. Я отсюда все равно уйду, положу вас всех и уйду. На улице ждут меня, так что, в крайнем случае, подкрепление обеспечено. Все тебя, понятное дело, не интересуют, поэтому поговорим о тебе лично. Тебя я положу первым, а главное ведь тебя даже искать никто не будет. Ты же человек, нигде не числящийся. Обратись в горсправку: как найти гражданина Горбунова, — не ответят. Ты миф, Веня, а мифы развеиваются, оставляя следы только в человеческой памяти, но не на страницах официальных документов.
— А их куда денешь? — спросил Веня, кивнул на дверь-вешалку.
— Куда они денутся, ты уже не узнаешь. Поэтому хочешь — договоримся мирно, не хочешь — отправляйся к Павке, он тебе поведает, куда подевалась коллекция орденов. Вместо меня.
— Стрелять ты, конечно, не будешь. Не скрою, очень хочется узнать, где мои вещи. Но откуда я знаю, что ты меня не обманешь?
— Ты этого действительно не знаешь, но зато ты знаешь, что я всегда говорю только правду. Правда — это мое состояние души. Вот ври все с три короба, и тебе все обязательно поверят, но говори людям правду, и они будут уверены, что их обманывают. К тому же, во лжи легко запутаться, а в нашем деле — это проигрыш. Договариваемся так: я получаю Тропинина и немного денег, а ты — человека, которому Павка оставил на хранение твои ордена. Только сразу предупреждаю, сведения двухлетней давности. Так что думай.
С этими словами прячу зажигалку в карман куртки, но так, чтобы Веня видел: ствол и через плотный материал смотрит в его сторону. Хотя понимаю, что мы, в конце концов, договоримся.
— Олег, — обращается к прикрытой двери Веня, — принеси коньяк.
Коньяк приносит Марина.
— Мальчики, вы скоро? — задает она свой традиционный вопрос.
— Пошла вон, — рычит Веня и Марина исчезает, не успев обидеться.
Сейчас начнется самое главное. Хотя мы оба большие специалисты в области искусства, но деловая хватка у нас не в пример разного рода критикам и художникам.