Чужая осень (сборник)

Смирнов Валерий Павлович

— Слушай, Тэнго, что за спешка, я ведь обидеться могу.

Конечно, обижаться я не собираюсь, более того, сегодняшний отъезд Тенгиза только приветствую, да и знал о нем заранее, но хозяин по правилам хорошего тона обязан произнести подобную фразу. Иначе гость обидится. Что поделаешь, условности эти придуманы не нами, и не нам нарушать их.

— Тэнго, я пригласил тебя, чтобы порадовать редкими вещами. Есть Андрей, Невский и орден Белого орла. Андрей без звезды. Смотри, думай.

— Что я мальчик? Говори цену, но не очень грабь,

я человек небогатый.

Что правда, то правда. Откуда взяться богатству в семикомнатной сакле бедного Тэнго, ведь он, наверное, последние гроши ухлопал на свою скромную машинку «Бонневиль». При этом мог бы сэкономить, продать «Волгу», чтобы хоть как-то окупить расходы, но, наверное, сильно привязался Тэнгиз к этой машине, да и сына не хотел обидеть, хороший мальчик, поступил в один из самых престижных вузов, почему бы папе не сделать ему подарок ко дню совершеннолетия. Тем более, что его поступление в институт обошлось Тэнго чуть дороже стоимости Андрея. Ничего, он свое наверстает. Ведь не для себя берет он эти переливающиеся бриллиантами награды.

— Тэнго, я с тебя, как с брата, лишней копейки никогда не брал и не возьму. Девяносто штук, из них двадцать «зеленых», чтоб сразу, без скидок.

Тэнго уже прикинул стоимость орденов, поэтому легко соглашается с моей ценой, он знает — лишнего я никогда не просил. Интересно, сколько принесет ему визит в мой город? Мой заработок — ровно десять штук плюс «зелень», минус накладные расходы, связанные с приездом друга. Но это ничего, прошлый раз я летал к нему, и хорошо там отдохнул, а даже брюнетки в Тбилиси куда дороже наших блондинок.

Тэнго аккуратно складирует ордена в небольшой «дипломат» из натуральной кожи. Знаю я эти чемоданчики, их даже автоматная очередь не прошибает. Но в том-то весь фокус, что нужен этот «дипломат» Тенгизу только для транспортировки по городу. Есть у него здесь своя точка, парень он тертый, оттого соколом летает.

— Возьми двадцать и двадцать, — Тэнго вынимает из дипломата туго упакованные пачки и закрывает портфель, — вот тебе бумажка, там все написано. Дорогой, билет возьми, я очень спешил, так что прошу, как брата, оставишь его в ячейке. Там сумка с деньгами, возьми ее себе на память.

— Тогда нужно ехать за билетом, у нас сейчас с этим сложно. Так что прости.

— Что ты, дорогой, а где с билетами легко?

— Кстати, вот тебе тоже бумажка. В полдень тебя ждет такая девочка, закачаешься, белая, как горный воздух, у вас такая девочка — редкость.

— Не волнуйся, дорогой, к нам белые девочки из Прибалтики заглядывают.

Я не волнуюсь. Потому, что все вроде бы предусмотрел. У Тэнго есть еще время перенести свой товар на точку, подумать: брать его с собой или попросить перевезти машиной, а потом попасть во вполне приличный дом, чтобы хорошо отдохнуть после трудов праведных.

— Приезжай, дорогой, обязательно. Не приедешь — буду обижаться, — говорит Тенгиз на прощание. Еще как будет

обижаться, особенно, если я приеду пустой. Но виду, правда, не подаст: гость в дом, радость в дом. Прекрасный обычай необычайно талантливого народа.

Набираю номер кассы Аэрофлота и быстро договариваюсь с моей дорогой и любимой Наташей о билете на сегодня. Она меня знает, поэтому не предваряет беседу рассказом о трудностях в связи с отъезжающей массой курортников, берущих сегодня билеты на рейс, планирующийся минимум через две недели.

Боевой конек сыто урчит, я проезжаю мимо длинного хвоста очереди, растянувшейся чуть ли не на квартал возле кассы. Вот что значит хорошо налаженная реклама. Как пишется, «Летайте самолетами Аэрофлота», как будто «Боинг» может составить конкуренцию.

Наташа встречает меня во дворе.

— Еле выскочила, столько людей, наверное, помещение разнесут. Дай сигарету.

Мы прикуриваем, и я рассказываю Наташе всякие небылицы, украдкой взглянув на часы: до встречи с Яровским еще полтора часа, но нужно успеть на вокзал, в камеру хранения. Дела хорошо завершать одним ударом.

Наташа жадно затягивается, бросает окурок на землю, растирает его своей модной «мыльницей» и достает из кармана форменного халата билет на самолет. Опускаю в ее нагрудный карманчик мимо белоснежного платочка с кружевами аккуратно сложенную в четыре раза сторублевку, нежно обнимаю, по-братски целую в щечку и провожу средним пальцем по дрогнувшему бедру. Без этого последнего штриха наше прощание наверняка полноценным бы не было.

Из помещения вокзала выхожу с синей сумкой, на которой застыла в прыжке пума, и безо всякой проверки небрежно швыряю ее в багажник автомобиля на тубус: Тэнго очень порядочный человек, впрочем, как и я. Но из всех моих знакомых самый порядочный — Константин Николаевич — он платит алименты даже со взяток.

23

Захожу в «Арагви»: ни дать ни взять — вылитый инженер, с черной трубкой, в которой носят чертежи, только вот костюмчик немного портит впечатление. Инженеры в таком не то что на работу — в театр не ходят. Другое дело мы, сторожа, с гордостью думаю о своей профессии, присаживаясь за столик, где расположился сверкающий розовой лысиной любитель живописи Яровский.

— Я не сильно постарел за это время, что мы не виделись? — осведомляюсь у него, подзывая официанта.

— Что ж, рад отметить: первое впечатление было ошибочным.

— Сациви и двойной кофе, — заказываю скользнувшей к столику фигуре.

— Пить что будете? — не унимается человек из ресторана, где я почти не бываю.

— Пить во время рабочего дня? Да вы что, товарищ?

И решительно отпугиваю его вопросом: «„Боржоми“ есть?»

Официант посмотрел на меня так, как будто я сбежал из психоневрологического диспансера, где так и не прошел окончательный курс лечения, и с достоинством ответил: «Есть „Куяльник“».