Чужая осень (сборник)

Смирнов Валерий Павлович

Терпеливо жду, пока Котя завершит свои бесценные указания чутко внимающему его словам бригадиру шабашки, понимая, что отвлекать от строительного процесса этого прораба не только бестактно, но и бессмысленно: не завершив одного дела, Гершкович никогда не перейдет к другому.

Когда производственное совещание было закончено, я вышел из-за руля и, подойдя к бежевому «Москвичу» Гершковича, спросил:

— Скажите, хозяин, этот дом продается?

— Может быть… — неопределенно протянул Гершкович, — а он вам надо?

— Я бы с удовольствием приобрел домик, но без этого дурацкого

тамбура, с бильярдной на втором этаже.

— Бильярдную лучше делать в подвале, там прохладнее, — замечает Гершкович, — дом построен по типовому проекту и тот идиот, который им занимался, сделал все, чтобы в доме было мало уюта. Я лишь кое-что изменил. Но, как вы хорошо имели заметить, этот дефективный тамбур убрать не могу. И окна в сад сделать нельзя, надо, чтоб они выходили на пыльную дорогу. Но за качество строения и все остальное я ручаюсь.

— Тогда в принципе можно поговорить об этом серьезном деле.

— Вы меня извините, но говорить за это дело уже вышло время. Если вы свободны вечерком, часов в двенадцать…

— Ну что вы, в это время я уже отдыхаю перед первой сменой. Может быть, чуть пораньше?

Котя на мгновение задумался и мощный компьютер, заключенный в его огромной безобразной голове, тут же сделал какую-то переигровку, мгновенно перекроил расписанный заранее вечер. Гершкович блеснул толстыми стеклами очков и выдал предложение, с которым нельзя было не согласиться.

— Тогда часиков в семь, потому что в полвосьмого я должен быть в филармонии.

Хотя Котя и музыка были также совместимы, как я и благотворительность, слова его отдавали чистой правдой. Ну, куда еще деваться уставшему за день человеку…

Подъехав к городу, командую Сереже:

— Завтра встречаешь меня в аэропорту, в восемь ровно у Светки. И не забудь купить моим родичам подарки из столицы.

— Буду в семь, — отвечает Рябов.

— Что такое, намечается землетрясение?

— Самолет прибывает в это время. Старику будет спокойнее.

— Он что, следит за расписанием всего Аэрофлота?

— Он за нами следит. Тебе неприятности ни к чему. Мне тоже.

— Спасибо, Сережа, я без тебя, как без записной книжки.

Рябов тактично молчал, словно ожидая чего-то.

— Давай, выметайся, могу я хоть пару часов провести без твоего пристального взора?

— Что предстоит на этот раз?

— Рябов, ты задаешь бестактные вопросы. Что тебе нужно знать — узнаешь, но в свое время. А это время пока не пришло.

Не знаю, обидели эти слова Сережу или нет, его внимание было переключено на бардачок.

— Что ты там роешься, золото зарыл? Кстати, о золоте, привез тебе подарок, думал дома при всех вручить, ну да перебьешься без показательного выступления.

Достаю из «дипломата» нож внушительных размеров и бросаю его на колени Рябову.

— С этой штуковиной ты будешь, как Сталлоне в «Рэмбо» или Шварценеггер в «Хищнике».

— «Барракуда», — прошептал Рябов, пробуя пальцем остроту пилы.

Что ни говори, а мужик до смерти остается пацаном, когда в его руки попадает какая-нибудь стреляюще-колющая игрушка. Уж кого-кого, а Сережу вряд ли чем-то удивить можно, в его собрании средств индивидуальной защиты даже «Узи» имеются,

а притянула его «Барракуда» магнитом, как десятилетнего сопливца.

Этот нож Сережа держит второй раз в жизни. Лет десять назад, когда еще выигрывал поединки нокаутом заслуженный мастер спорта Рябов, попал он в лас-пальмасскую оружейную лавку, где и привлек его внимание этот чудо-нож. Но узнав, что стоит он куда дороже видеомагнитофона, продающегося в соседнем магазине, Сережа молча положил «Барракуду» на прилавок. Стоила она ровно четыреста долларов, двадцатая часть того, что заработал своими кулаками Рябов в этом Пальмасе на Кубке Европы, но в планы Госкомспорта честно делиться валютой с Сережей никак не входило; дали сто десять долларов — хоть всю Европу скупай и спи спокойно, пусть твой сон не тревожат лишние купюры. Лично мне иногда льстит, что есть возможность делать людям в качестве подарка их давнюю мечту.

— Ты уже выйдешь или нет? — пытаюсь вернуть Сережу в прежнее безразличное состояние.

— Сейчас, — Сережа хлопком загоняет «Барракуду» в ножны, фиксирует рукоятку и кладет свое сокровище в мой «дипломат».

— Оставь тару, — командую, видя, что Рябов собирается удалиться с моим портфелем.

— А подарки? — напоминает Сережа и, не прощаясь, уходит за угол.

Я резко срываюсь с места, миную неторопливо идущего Рябова и добавляю газ, чтобы успеть на светофоре.

Возле кладбищенской стены бабки скромно держали в руках букеты сомнительного свойства. Наверняка, по ночам собирают по ту сторону ограды: люди в горе так же невнимательны, как и в радости, вот и не замечают, что стебли коротковаты, а некоторые цветы откровенно привяли, несмотря на то, что их искусственно приводили в чувство.

Бросив машину на стоянке, перехожу через дорогу и меня тут же окружает рой этих кладбищенских гарпий. Подумать только, мгновение назад еле дышали, всем своим видом намекая, что находятся по эту сторону забора лишь по недоразумению, а теперь и резвость появилась, и потухшие глаза заблестели. Психологи знают что к чему, и выводы, несмотря на почтенный возраст, мгновенно делают.

— Букет, — властно командую я, отстраняя рукой случайные наборы цветов, заботливо перетянутые суровыми нитками. — Хороший букет, — очень тихо добавляю и достаю из кармана двадцатипятирублевку.

Бабки наперегонки бросились куда-то в сторону и буквально через несколько минут на меня уже летел громадного роста мужик с прекрасно оформленными четырьмя гигантскими бархатными розами.

Молча меняю бумажку на цветы и как бы нехотя замечаю, что мужик отдает одной из старух пятерку. Каждый на чем-нибудь варит, даже здесь. Да что даже, если здесь особенно…

Прекрасный гранитный памятник с белым мраморным барельефом. Я бы врал самому себе, если бы думал, что это дань, а не искупление. Раньше не находил для нее времени, а теперь, когда ей уже все равно, часто прихожу сюда, на эту могилу, за которой следят особенно тщательно. На черной ступеньке безвкусный свежий букет — свидетельство того, что кладбищенская братия честно держит свое слово за мои деньги. Отбрасываю его в сторону, кладу только что купленный, сажусь на отлакированную скамеечку и тихо говорю: