Чужая роль
Шрифт:
— Сейчас пытаюсь понять, что делать дальше.
— Вам нравится ваша теперешняя работа? — спросила Кэнни.
Роуз снова оглядела собак, серый теннисный мячик и стопку пластиковых пакетов.
— Да, — кивнула она. Она действительно любила всех своих собак: надменную фыркалку Петунью, золотистого ретривера, который так радовался ее приходу, что оглушительно лаял и принимался подскакивать, заслышав скрип ключа в замочной скважине, угрюмых бульдогов, раздражительных шнауцеров, склонного к нарколепсии кокер-спаниеля по кличке Спорт, который время от времени пытался заснуть прямо на улице.
— А что еще вы любите? — допытывалась Кэнни. Роуз
Но что любила сама Роуз, кроме туфель, Джима и всяческой, вредной для нее еды?
Кэнни улыбнулась и встала.
— Подумайте и решите, — жизнерадостно посоветовала она и свистнула Нифкину. Собачка немедленно подбежала к ней, преследуемая Джой с раскрасневшимися щеками и выбившимися из хвостика волосами. — Увидимся завтра?
— Конечно, — обрадовалась Роуз и, спрятав в карман теннисный мячик, принялась собирать своих подопечных, зажав пять поводков в левой руке и поводок вечно норовившей сбежать серой борзой — в правой. Развела собак по домам, пока не осталась одна Петунья. Мопсиха важно трусила впереди, как пухлый круассан на ножках. Из всех собак Роуз больше всего любила Петунью, хотя приходилось каждый вечер отдавать ее хозяйке, Ширли, деловитой семидесятидвухлетней даме, живущей в центре города, которая, к счастью, согласилась доверять Роуз песика дважды в день. Пожалуй, Петунья делала ее счастливой. И что еще? Только не одежда. И не деньги, поскольку из своего солидного, выражавшегося шестизначным числом жалованья она часть отдавала за квартиру, часть — за взятый на обучение кредит, откладывала в пенсионный фонд, а остальное вкладывала под проценты в валютный рынок, следуя подробным инструкциям отца. Так что же?
— Берегись! — окликнул ее рассыльный на велосипеде.
Роуз едва успела подхватить Петунью и отпрыгнуть в сторону. Велосипедист вез перекинутую через плечо сумку. На его поясе висела трубка уоки-токи, изрыгавшая невнятный шум и радиопомехи. Роуз смотрела ему вслед, вспоминая, что когда-то, в детстве, у нее тоже был велосипед. Голубой, с бело-голубым сиденьем, белой соломенной корзинкой сзади и розовой с белым пластиковой бахромой на руле. Велосипедная дорожка, проходившая мимо дома родителей в Коннектикуте, вела к городскому полю для гольфа, и осенью Роуз часто ездила по ней. Шины с хрустом давили упавшие яблоки-дички, под колесами шелестели красно-золотые листья. Иногда мать присоединялась к ней на своем велосипеде, таком же, как у Роуз, только побольше, трехскоростном, с детским сиденьем над задним колесом, где когда-то умещались обе сестры.
Что сталось с ее велосипедом? Теперь уже не вспомнить… Переехав в Нью-Джерси, Феллеры сняли квартиру в
Роуз отвела Петунью Ширли и решила, что в первый же выходной купит себе велосипед, для начала — подержанный, чтобы посмотреть, понравится ли. И еще, может быть, прикрепит на руль небольшую корзинку, куда вполне поместится Петунья, и поедет… куда глаза глядят. Она слышала, что в Фермонт-парке есть велосипедные дорожки, а от Музея искусств ведет пешеходная тропа.
Роуз улыбнулась и зашагала быстрее. Да, она купит велосипед, раздобудет карту, возьмет с собой завтрак — сыр, хлеб, виноград и печенье, — прихватит что-нибудь из собачьих деликатесов для Петуньи. Ее ждет приключение!
32
Миссис Лефковиц не хотела идти на ежедневную прогулку.
— Я вполне могу размяться и здесь, — обвела она тростью не слишком просторную гостиную, в которую умудрилась втиснуть диван, две кушетки, кресло с вышитыми салфеточками на подлокотниках и громадный телевизор.
— Вам следует больше двигаться, — терпеливо уговаривала Элла.
— «Вью» вот-вот начнется, — протестовала старушка, указывая на телевизор, где орали друг на друга четыре женщины. — Разве вам не нравится «Вью»?
— Имеете в виду океан? — схитрила Элла. — Мне нравится вид на океан[33]
.
— Кроме того, у меня для вас предложение, — объявила мисс Лефковиц, явно выкладывая на стол последний козырь — Я думала о вас. О вашей ситуации.
— Позже, — твердо перебила Элла.
— Так и быть, сдаюсь, — пробормотала миссис Лефковиц, Надела гигантские очки с квадратными стеклами, шлепнула на нос цинковую мазь и затянула узлами шнурки кроссовок — Вперед, Брюс Дженнер[34]
, и покончим с этим.
Они направились к теннисным кортам, где в прошлом месяце кто-то, вместо того чтобы дать обратный ход, нажал на газ и протаранил не только ограду и сетку, но и несчастную Фриду Манделл, уныло долбившую мячик ракеткой в компании партнерши. Бедняга лягушкой распласталась на капоте «кадиллака». Ракетку из рук она так и не выпустила… После этого случая миссис Лефковиц не преминула заявить, что она так и знала: спорт и тренировки, в особенности теннис, еще никого не довели до добра!
Но доктор настаивал на прогулках, так что каждый вторник ровно в десять Элла со своей подопечной медленным шагом добирались до здания клуба, обедали и возвращались домой на трамвае. Со временем Элла даже начала находить некоторое удовольствие в обществе старушки.
Походка миссис Лефковиц имела определенный ритм. Сна упиралась в землю палкой, вздыхала, делала шаг правой ногой и медленно подтягивала левую. Стук, вздох, топоток, шарканье. Эмма находила во всем этом нечто успокаивающее.
— Что новенького? — поинтересовалась миссис Лефковиц. — Вы все еще встречаетесь с этим…
— Льюисом, — подсказала Элла.
— Он совсем неплох, — кивнула старуха. — Чем-то похож на моего первого мужа.
— Первого? — удивилась Элла. — У вас их было два?