Чужая роль

Уайнер Дженнифер

— Я тоже слышала что-то в этом роде, — кивнула Роуз. Саймон сжал ее руки.

— Любимая, это действительно наша свадьба. И мы отпразднуем ее так, как пожелаем. Столько подружек, сколько ты решишь. Или вообще ни одной.

Этой ночью Роуз и Саймон составили короткий список пожеланий (шикарная еда, зажигательная музыка) и еще один — вещей, совершенно для них неприемлемых: куча малознакомых гостей, шумный праздник, чикен-данс [41] Моя Марша.

41

Вид

брейк-данса с полуспущенными штанами.

— Кстати, у нас будут розы! — крикнула Роуз в его обтянутую голубым пиджаком спину — Саймон отправлялся на работу. — Серебряные чаши в розовой пене роз! Ну не прелесть ли?

Саймон не оборачиваясь крикнул что-то, подозрительно похожее на «аллергия», и поспешил к автобусной остановке. Роуз вздохнула и пошла звонить Сидел. К концу беседы она согласилась одеть родственников и подружек в синее, положить на столы белые салфетки, позволить Моей Марше прочитать стихотворение по ее выбору и встретиться с личным флористом Сидел на следующей неделе.

— Что это за женщина, имеющая личного флориста? — не выдержав, спросила Роуз Эми. Она сосредоточенно копалась в витрине со свадебными венками. Выбрав один, украшенный крупными жемчужинами, принялась вертеться перед зеркалом.

— Претенциозная дура, — заключила Эми, примеряя Роуз длинную фату, расшитую крохотными хрусталиками. — Очень мило! Интересно, а мне пойдет?

Она немедленно водрузила на голову такую же и, одобрительно прищурившись, потянула Роуз к зеркалу.

Роуз оглядела себя в седьмом и последнем из отобранных платьев. Вокруг ног топорщились ярды кружев. Сверкающий лиф, негнущийся от нашитых бусин, заковал приблизительно две трети ее торса, но отставал на спине. Жесткие вышитые рукава сковали руки. Роуз покачала головой.

— О Боже, — с отвращением прошептала она, — я похожа на карнавальную лодку!

Эми взорвалась смехом. Продавщица нахмурилась.

— Может, туфли спасут положение? — предложила она.

— Скорее уж зажигалка, — пробормотала Эми.

— Думаю… — начала Роуз и осеклась. Господи, как ей нужна была мать! Мама смогла бы разрешить любую трудность. Взглянуть на платье и спокойно отказаться едва заметным покачиванием головы. Мать сказала бы: «Моя дочь не любит вычурности». Или: «Ей пойдет покрой трапеция (или баска, или юбка по косой, или что там еще?)». В таких вещах Роуз никогда не разбиралась. Наверное, проучись она сто лет, все равно не смогла бы уловить, в чем тут разница, не говоря уже о том, чтобы сообразить, какой фасон пойдет ей больше. Мать немедленно вытряхнула бы ее из колючего торнадо этого платья, из душного корсета, из бесконечной череды чаев, приемов, коктейлей и ужинов, в которых Роуз терялась, тонула без надежды выплыть. И уж конечно, мать смогла бы вежливо посоветовать Сидел Феллер взять ее предложения и сунуть в свою тощую задницу.

— Ужасно! — выпалила наконец Роуз.

—

Что же, мне очень жаль, — выговорила продавщица, чьи чувства Роуз так жестоко ранила.

— Может, что-нибудь построже? — предложила Эми. Продавщица, поджав губы, исчезла в задней комнате. Роуз устало опустилась на стул, непристойно-громко шурша платьем.

— Нам следовало бы просто сбежать, — решила она.

— Ну… я всегда любила тебя, но не настолько, — отказалась Эми. — Даже не думай, что я дам тебе улизнуть! Где же я еще покажу свой бант на заднице? Ты лишаешь меня такой возможности!

На следующий день после того, как Роуз рассказала лучшей подруге, что выходит замуж — еще прежде, чем Сидел вынесла приговор о свадьбе в синих тонах, — Эми посетила самый большой магазин подержанных вещей в Филадельфии, где откопала воздушное платье цвета сомон с многослойной тюлевой юбкой, гигантскими пряжками из стразов на плече и бантом сзади шириной с городской автобус, а в качестве подарка на помолвку — белую свечу толщиной в шесть дюймов, усаженную искусственными пластмассовыми жемчужинами и украшенную затейливо выведенной золотом надписью: «Сегодня я отдаю замуж лучшую подругу».

— Ты это не всерьез, — ахнула Роуз, но Эми объяснила, что именно так она понимает свою роль почетной подружки и свидетельницы: в этот день невесте полагается быть лучше всех, — а себе она купила это платье с туфлями в тон, чтобы завоевать победу на ежегодном Балу подружек в Филадельфии, где устраивался конкурс на самый безобразный костюм.

— Кроме того, — добавила она, — с бантом на заднице я чувствую себя неотразимой!

И теперь Эми нежно обняла подругу за плечи.

— Не волнуйся. Мы подберем платье. Мы еще только начали. Как по-твоему, будь это легко, неужели они издавали бы тридцать миллионов журналов на тему, как разыскать свадебное платье?

Роуз вздохнула, поднялась и краем глаза заметила приближавшуюся продавщицу. Бедняга с трудом тащила очередную охапку шелка и атласа.

— Может, то, что на мне, не так уж плохо? — с надеждой спросила невеста.

— Нет, — решительно отрезала Эми, — действительно ужасно.

— Сюда, пожалуйста, — позвала продавщица, и Роуз потащила за собой шлейф.

43

Элла Хирш вынесла почти три летних месяца молчания внучки, прежде чем решила, что больше не станет ждать ни минуты.

Мэгги приехала в мае, на следующий же день после первого мучительного разговора, во время которого Элла то и дело переспрашивала ее, просила уточнить сказанное. Ей не верилось, что это Мэгги, а не Роуз сейчас в Принстоне, хотя не совсем законным образом. Да, подтвердила Мэгги, с Роуз и Майклом все в порядке, но она не может им звонить. Нет, она не ранена, не больна, просто должна срочно уехать куда-нибудь в другое место. Сейчас она не работает, но достаточно трудолюбива и обязательно что-то подыщет. Пусть Элла не беспокоится, содержать внучку ей не придется.